Классовая война - [4]

Д. Б.: Это было в воскресенье, 11 декабря 1994 года. Я только хотел бы напомнить Вам об одном обстоятельстве. Вьетнамская политика была названа «безумной».

— Ну, это, видите ли, старая история.

Д. Б.: Я уже давно не помню, чтобы употреблялось это прилагательное.

— Это просто возврат в 60-е, когда говорили: «Эти ребята сошли с ума. Они не знают, как выиграть войну».

Д. Б.: Значит, Вы полагаете здесь прагматические соображения.

— Говорят ли они, что агрессия Южного Вьетнама безнравственна? Они говорят, что она безумна. Оцените всю ненормальность происходящего: мы посвящаем свою жизнь, энергию, усилия тому, чтобы спасти людей, которых нельзя было спасти, ибо они ничего не стоили. Это возвращает нас к Дэвиду Хальберстему, в ранние 60-е. Так называемые критики говорили тогда: «Вы, ребята, поступаете неправильно». Энтони Льюис, когда он наконец стал выступать против войны, около 1970 года, заметил, что все это началось с того, что хотели-то сделать как лучше, а получилось хуже некуда. Вот что было безумием.

Д. Б.: Давайте вернемся к вопросу о классовой войне. Если экономическая инициатива правого крыла республиканцев, которая по сути представляет собой атаку на бедных…

— Довольно смешно называть их «бедными». Речь идет, может быть, о трех четвертях населения.

Д. Б.: Неужели представителей элитных групп не беспокоит то, что результатом всего этого может стать социальная нестабильность и волнения наподобие тех, что были в Лос-Анджелесе?

— Для этого им и нужен этот огромный закон против преступности, который они собираются расширять и дальше. Им выгодно криминализовать большую часть населения. Над этим они работают уже некоторое время. Вот что, по-моему, происходит на самом деле. Надо вернуться в 70-е, когда все это стало выходить наружу из-за изменений в международной экономике. Тогда для представителей правящих группировок впервые оказалось возможным сделать то, что они всегда надеялись осуществить, но не могли до поры до времени, а именно, отменить те социальные завоевания, которых добились более столетия назад рабочие и беднота. Это было нечто вроде общественного договора. Как мне кажется, они полагают, что они в состоянии его отменить. Они рассчитывают вернуться прямехонько к «мельницам сатаны», говоря словами Уильяма Блейка, когда, как они полагают, у них будет достаточно средств против основной массы населения, — что, к слову сказать, вполне правдоподобно. Они смогут уничтожить права человека, ликвидировать демократический курс (за исключением его чисто формальных проявлений), передать власть никому неподотчетным абсолютистским организациям, которые будут править миром в своих собственных интересах, без оглядки на кого бы то ни было, усилить личную власть и ликвидировать права рабочих, политические права, право на труд и т. д. Уничтожить то, что принято называть правом на жизнь. Но эти права — результат борьбы, длившейся с начала XIX века, и они никогда не могли осуществить свои замыслы в полной мере. Сейчас, как мне кажется, они полагают, что могут. Это значит, что индустриально развитые страны сравняются со странами «третьего мира», вроде Латинской Америки. Небольшой части населения это обещает огромное богатство и привилегии, невероятную поддержку правительства, потому что никто из этих людей не верит в свободный рынок или что-нибудь отдаленно его напоминающее. Им нужно мощное государство «всеобщего благосостояния», предоставляющее им ресурсы и всяческую поддержку. То есть, с одной стороны, имеется мощное государство «всеобщего благосостояния» для очень небольшой группы людей. Что же касается остальных, тех, которые нужны для выполнения грязной работы, то они получают жалкие гроши, а если им это не нравится, то вместо них всегда найдутся другие. В большинстве своем эти люди совершенно бесполезны и никому не нужны. В странах «третьего мира» из них можно формировать так называемые «команды смертников» и куда-нибудь отправлять. Здесь этого не сделаешь, поэтому они и заперты в городских трущобах, представляющих подобия концентрационных лагерей. Никаких источников существования у них там, будьте уверены, нет, и им остается только нищать и вырождаться. Если это не срабатывает, можно бросить их в тюрьму.

Д. Б.: Возможно ли какое-нибудь сопротивление этой политике?

— Организованное сопротивление? В некотором смысле, да, но не конструктивное. К примеру, голосование в 1994 году было видом сопротивления. Это было всеобщее голосование против всего, что творится. Но оно не приняло конструктивных форм.

Д. Б.: 61 % населения не проголосовал вообще.

— Да, но это нормально. Большинству людей все это вообще представляется ерундой. Но взгляните на меньшинство, на тех, кто проголосовал. Я забыл точные цифры, но, по-моему, пятеро из шести голосовали против. Это очень напоминает 1980-е, только сейчас это еще внушительнее после 15 лет, прожитых при рейганизме. Он начался в конце эпохи Картера, затем наступило, собственно говоря, время Рейгана, и продолжился он при Клинтоне. В том смысле, что продолжился рост неравенства, продолжилось снижение стандарта жизни для большинства населения. Некоторое время был застой. Само это снижение началось в 80-е. При Клинтоне оно усилилось. Сейчас можно наблюдать уникальное явление. Впервые, можно сказать, в истории человечества наступила эпоха экономического процветания, когда общие условия жизни и экономические условия идут на спад. Совсем недавно Статистическое бюро опубликовало данные за 1993 год, после двух лет так называемого экономического «оздоровления». Средний доход упал на 7 % по сравнению с 1989 годом. Несколько необычно для «оздоровления», не правда ли? Да вот, например, сегодня утром… У вас ведь есть сегодняшняя New York Times?