Классик - [23]

Он по новому уже с опаской, со зловещим пониманием, взглянул на одиноко стоящий в глубине больничного двора домишко.

Дрожь усилилась. Колотило так, словно вместо добротного ватина камуфляжки был только сырой тельник.

Клацнул амбарный замок, и скрип двери оповестил, что до встречи со страшным осталось совсем чуть чуть.

После, уже в казарме, он вспомнил женщин в черных платках. Они шли молча и сосредоточено. А потом разорвал тишину крик, когда расстегнули черную молнию пластика. Двое солдат слаженно шагнули к узнавшей, и подхватив за руки, мягко опустили на скамью. Врач в халате, поверх форменного бушлата, плеснул из громадной бутыли на вату, и поднес нашатырь к лицу матери. И от заученной слаженности этих действий стало совсем невмоготу.

"Так вот чем вчера так воняло… "- мелькнула неожиданная мысль. А он все никак не мог оторвать глаза от лежащего на брезенте паренька. Застиранная гимнастерка, и белоснежный воротничок, пришитый громадными стежками прямо через зелень ХБ. Он не был похож на убитого.

Вихрастый, белобрысый, пацан спит после тяжелой работы. А его непонятно зачем уложили на промерзшей земле. Леха еще не знал, что первичная сортировка происходила еще там, в Моздоке, где самые изуродованные тела запаивали в цинк, а остальных, либо укладывали в деревянные ящики, или просто грузили вповалку. Одевать и готовить тела к опознанию, было задачей второй группы.

Он мертво сжал зубы, стараясь не рухнуть в спасительное беспамятство. Голова кружилась от запаха. Пользы от респираторов не было вовсе. Заиндевелые маски только мешали.

Первая группа черных платков ушла, сменилась новой. Опознанных укладывали в ящики, а на их место вносили других.

Едва началось очередное опознание, как в промозглый сумрак бокса зашла уборщица. Ее лицо, с выбившимся из под клетчатого платка клочком пегих волос несло выражение деловитости и даже скуки. Тетка споро выжала кусок расползшейся мешковины, намотала ее на швабру, и принялась шаркать по бетонному полу, размазывая подтаявшую грязь. Ненароком зацепив кусок черного целлофана, она недовольно закачала головой, и пробурчала что то неразборчивое, но явно неодобрительное.

"Она же пьяная. — Сообразил Алексей.

Капитан оторвался от бумаг, и взял ее за локоть. — Иди тетя Маша, потом домоешь. — Неожиданно мягко проводил он старуху к воротам.

Только потом Алексей узнал, что тетя Маша, которой в этом году исполнилось сорок пять, всего месяц назад приехала сюда в такой же группе. Сыновей ее накрыло одной миной. И привезли их вместе.

Когда солдаты вышли не перекур, она сидела возле ангара. Внимательно глядела на проходящих, искательно вглядываясь в лица, словно вспоминая что-то. Потом исчезла. В тот день она больше не приходила.

Алексей занимался делом. Гнал чувства и мысли. Тупо работал, стараясь не отходить от своего напарника. И только, когда проводив последнюю группу, капитан повернул ключ, закрывая ворота, он понял: на сегодня все кончилось. И тут накатило, понимание что ночь пролетит, а с утра ему предстоит выполнять это снова. И пришла глухая тоска.

Игнат уже был в казарме. Он успел выпить спирта, и лежал на кровати.

— Вот так. — Бросил он, увидев сослуживца. И ничего больше не добавил. Ночью Леше снился черный целлофан на мерзлом брезенте, и черные платки идущих к ангару женщин.

Второй день прошел в том же трансе. Только через три дня заставил себя поесть. За неделю, что прошла с их прибытия в госпиталь, Леша увидел всякое. Он научился подставлять руки уходящим в беспамятство матерям. Перестал пугаться открытых мешков, и даже притерпелся к запаху, но все когда-то заканчивается. Кончилась и командировка, две недели прошли. Однако, радости от избавления не было, как не было и страха перед возвращением в часть. Безразличие? Наверное, но не только. Чем напугать прошедшего "разбор, осмотр и встречу"? Смертью?

В последний день группа появилась в три часа. Алексей, уже старший в своей паре, открыл серебристый полог очередного неопознанного солдата. Он уже приучил себя не всматриваться в лица погибших. Но на этого глаза опустил. На смятом брезенте лежал «Татарин». Его злой гений и воспитатель. Никто не признал в убитом родственника. Видимо новость еще не успела дойти в далекий башкирский поселок. Лехин помощник дергал его за рукав, а тот все стоял над телом сослуживца.

Вернулся в родную учебку вовсе не тот уверенный в себе и в своих силах пацан.

Он хмуро выслушал командира роты, успевшего приготовиться к встрече на все сто процентов.

Алексею сунули, подписанную десятком молодых объяснительную, из которой выходило, что драку в кладовой затеял именно он. И отделал пятерых старослужащих, как бог черепаху. Не выдерживающая ни малейшей критики версия, была явно сшита белыми нитками. Но, затеявший провокацию офицер, довольно потирал руки.

Десять суток ареста. — Распорядился он. Для начала, а дело в прокуратуру. А уже после обеда Леху отвезли на гауптвахту.

Причем иезуитская хитрость майора бала в том, что гауптвахта была общевойсковой. В городке, кроме «учебки» размещался полк мотопехоты. Ясное дело, что на фоне бравых разведчиков пехота в глазах местного населения, особенно женской его половины явно проигрывала, что приводило к частым стычкам на танцах и в увольнениях. Но и тут, стрелки проигрывали. Поэтому, оказавшийся на местной «Губе» спецназовец, становился объектом нешуточных издевательств караула. Майор действовал наверняка. Гордец должен либо сломаться, либо получить пару «ДБ» и плавно уйти в Дисбат. Или с травмами разной степени тяжести, комиссоваться по болезни. На крайний случай, упасть с нар. "Нет человека, нет проблемы". — Рассуждал служака. Конспирация сыграла плохую службу. Отправив Алексея служить на общих основаниях, Куратор планировал после трех месяцев учебки, отозвать паренька в спецшколу и продолжить его обучение. Однако закрутился и упустил из виду реалии жизни. Действительность внесла коррективы. В тот же день Алексея крепко избили. Предусмотрительно надев наручники, и приковав к трубе отопления. Тяжелые дубинки, именуемые в народе демократизаторами, следов не оставляют, но травмы наносят вполне реальные. Нельзя сказать, что его впечатлили побои. Напугать человека прошедшего Разбор и Встречу уже почти невозможно. Когда Леха пришел в себя, он понял, что эти полмесяца ему дадутся непросто. Тело, привыкшее к травмам, перенесло побои спокойно. А вот настроение испортилось. "Сломать не сломают, но посадить могут "- Рассуждал он, лежа на жестких нарах в одиночной камере. Нужно что-то делать. Его мозг прокручивал возможные варианты. Бежать? Куда? Опять же статья.