Классические книги о прп. Серафиме Саровском - [48]

— Боюсь, батюшка, он и руку мне отъест.

Старец же посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Нет, матушка, веруй, веруй, что не отъест руки твоей.

Тогда я взяла хлеб и скормила его весь с таким утешением, что желала бы еще кормить его, ибо зверь был кроток и ко мне, грешной, за молитвы о. Серафима. Видя меня спокойною, о. Серафим сказал:

— Помнишь ли, матушка, у преподобного Герасима на Иордане лев служил, а убогому Серафиму медведь служит. Вот и звери слушают нас, а ты, матушка, унываешь. А о чем нам унывать? Вот если бы я взял с собою ножницы, то остриг бы его.

Тогда я в простоте сказала:

— Батюшка, что, если этого медведя увидят сестры: ведь они умрут от страха?

Но он отвечал:

— Нет, матушка, сестры его не увидят.

— А если кто-нибудь заколет его? — спросила я. — Мне жаль его…

— Нет, и не заколют: кроме тебя никто его не увидит.

Я еще думала, как рассказать мне сестрам об этом страшном чуде.

— Нет, матушка, — ответил о. Серафим на мои мысли, — прежде 11 лет после моей смерти никому не поведывай, а тогда воля Божия откроет — кому сказать".

"У всякой твари человеку смиренному соблюдается честь, — говорит Исаак Сириянин. — Приближается ли он к свирепым зверям, едва только обратят взор свой на него, укрощается свирепость их — и подходят к нему, как к своему владыке, поникают главами, лижут руки и ноги его, потому что учуяли благоухание, которое исходило от Адама до грехопадения, когда звери собраны были к нему, и он нарекал им имена в раю. Это отнято у нас, но обновил нам Христос. Сим-то и помазано благоухание человеческого рода".

Вот где христианская святость выходит из своих пределов, как бы переливается чрез край. Вот где нарушается реальным воплощением физикой метафизика христианской святости. По метафизике, все плотское противоположно духовному, все человеческое и тем более зверское — Божескому; недаром в лике дьявольском чудится лик звериный. Какое же соединение человека со зверем в Боге? Но вот св. Герасим со львом, св. Серафим с медведем — светлый лик ангельский рядом с темным ликом звериным — что это значит? Может быть, сами святые не знают. Тут вообще вся христианская святость более значит, чем знает; более вещает, чем ведает.

Христос в пустыне был со зверями. Это в начале, а в конце: проповедуйте Евангелие всей твари. — Ибо вся тварь совокупно стенает, ожидая откровения сынов Божиих. — Богочеловек искупил человечество, Богочеловечество искупит всю тварь.

Но в христианской святости это — еще не откровение, а чаяние; не тело, а тень; не заря, а зарница. То древнее помазание, "райское благоухание человеческого рода", которому повинуется тварь, возвращено христианством лишь каждому человеку в отдельности, поскольку он "свят", а не всему человечеству, не всему миру.

Дмитрий Мережковский

1914

А.Попов. Воспоминания о Сарове

рошло уже более двух лет со дня открытия мощен новоявленного угодника Божия преподобного Серафима, Саровского чудотворца, а между тем постоянно слышишь и читаешь все о новых и новых явлениях милости Божией по молитвам преподобного старца Серафима и о тех впечатлениях, какие производят силу и бодрость духа, а также крепость веры в людях верующих и побывавших у гробика новоявленного угодника. Мне, пишущему сии строки, также Бог привел побывать за это время уже два раза в Сарове, и я считаю священным долгом поделиться с людьми верующими и чтущими память старца Серафима теми впечатлениями, которые я вынес из двукратной поездки в Саров, и теми чувствами, которые испытал на себе за это время.

Первый раз я отправился вскоре после открытия мощей преподобного Серафима, а именно в сентябре месяце 1903 года. Выехав из Вологды вечером 11 сентября, я следующий день пробыл в Ярославле, а 13-го, заехав в Троицкую Лавру — помолиться у преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, — отправился в Москву, откуда 14 числа вечером поехал в Нижний Новгород, а затем рано утром — в Арзамас. Народу в этом поезде от Нижнего в Арзамас была такая масса, что я едва попал в вагон; на вокзале же в Нижнем не только не было возможности присесть, но и пройти через вокзал стоило большого труда. Когда поезд тронулся, то появилось чувство, что близко то место, куда стремился я, — и не только у меня, но и у той массы паломников, с которыми я ехал. Во время пути только и слышались разговоры о преподобном Серафиме и о его многочисленных чудесах, изливаемых, по благодати Божией, в Сарове.

В Арзамас поезд пришел около 5 часов дня, и когда пришлось выходить из вагона, то трудно было попасть в вокзал и получить багаж: такая была теснота, что, как говорится, и яблоку негде упасть. Получивши багаж свой, я отправился на извозчике в гостиницу Стригулина, которую мне в пути рекомендовали, с тем, чтобы переночевать и утром отправиться на лошадях в обитель преподобного Серафима. Наутро, хотя погода была и не совсем ясная и накрапывал дождик, но на душе было легко и приятно, лошадки рысью шли хорошо и ямщик Андрей, с которым пришлось в первый раз видеться, оказался мужичком приветливым и словоохотливым. Во время пути постоянно приходилось либо обгонять одноконные экипажи и просто телеги с паломниками, или же встречаться с богомольцами, возвращающимися из Сарова на тройках, парах, а также на одной лошадке, и множеством пешеходов, и так незаметно приехали в Серафимо-Дивеевскую обитель около 4 часов дня, имея только одну остановку часа на два для корма лошадей.