Классические книги о прп. Серафиме Саровском - [27]

Теперь в обители 950 сестер, а средств к существованию немногим разве больше, чем было, когда сестер тридцать едва не умирало с голоду, и тем не менее обитель процветает. Мы уже привыкли к чудесам, но и мы иной раз удивляемся — откуда что берется, откуда берется это изобилие всего: и материального, и духовного. У нас все свое: свои живописные, свой кирпичный завод, сами свечи делаем — нет, кажется, отрасли монастырского хозяйства, которая бы не производилась своим монастырским трудом на нужды обители. Хорош ведь наш собор? Он почти весь — труд сестер наших. Дивен наш о. Серафим.

Да, дивен батюшка! Когда я читал его жизнеописание и историю Дивеева, свидетелей начала которой еще много в живых (в обители, кроме Елены Ивановны, я видел двух монахинь — современниц блаженного старца — мать Ермионию и мать Еванфию), я не мог все-таки себе представить всей силы чудес о. Серафима.

14

очу теперь я показать вам, — сказала Елена Ивановна, — всю свою святыню, которая пока еще у меня хранится. Ведь вы знаете, чем был для моего покойного мужа о. Серафим. Батюшка очень его любил. Долго мой муж упрашивал о. Серафима позволить снять с него портрет, и только после неоднократных и долговременных настояний батюшка согласился. Вот этот-то его первый портрет я и хочу показать вам — он необыкновенный: иногда он сурово смотрит, а иногда улыбается, да так приветно… Вот сами увидите!

В моленной Елены Ивановны, над небольшим столиком, на стене я увидал этот портрет.

— Смотрите, смотрите: улыбается!

Да еще как улыбается!

Лицо, прямо обращенное ко входящему, улыбалось такою улыбкою, что сердце светлело, глядя на эту улыбку — столько в ней благости, привета, теплоты неземной, доброты чисто-ангельской. И улыбка эта не была застывшею улыбкой портрета: я видел, что лицо это все более и более оживлялось, точно расцветало…

Что-то упало к моим ногам и у ног остановилось.

Я вздрогнул от неожиданности… Смотрю, у моих ног лежит апельсин. Не придавая ему значения, я наклонился, чтобы поднять его и положить на стол под изумительным портретом… Елена Иванована меня порывисто остановила:

— Не кладите апельсина на стол — он ваш: его вам сам батюшка дает! Я недоумевающе взглянул на Елену Ивановну. Как ни был я подготовлен к чудесам Дивеева, восклицание Елены Ивановны показалось мне странным — этак, подумалось мне, во всем можно усмотреть чудо. Нехорошее чувство зашевелилось во мне…

— Ваш он! я вам говорю. Вам его батюшка дает. Чему вы удивляетесь — ведь не воплотиться же для вас отцу Серафиму, чтобы из рук в руки дать вам этот апельсин. Неужели же можно назвать в наших местах, где мы все живем и дышим отцом Серафимом, случайностью это падение апельсина со стола к вашим ногам? Ведь вы и близко-то к столу не подходили… Я вам сейчас скажу, как попал ко мне этот апельсин: 22-го июля на Марию Магдалину наша игуменья именинница, из ее рук я получила его. Несу его домой, да думаю: кому мне его дать? И, как все у нас делается по благословению о. Серафима, я положила апельсин под его портрет, да и говорю: ты уже сам дай его, кому захочешь. Надо же вам было приехать сюда за тысячу почти верст и чтобы в день батюшкиного праздника этот апельсин со столика свалился к вашим ногам… Как же он не ваш? Как же это не сам отец Серафим вам его дарит?!.

Я не стал противоречить. Нехорошее чувство сменилось светлой радостью веры, начавшей было колебаться. Апельсин этот цел у меня и поныне. Конечно, он успел высохнуть за время с июля 1900 года по май 1903 года, когда я пишу эти строки, но вид и цвет апельсина он сохранил неприкосновенными — порча его не коснулась, даже пятнышка нет на этом Серафимовом даре.

На этом, однако, не кончилась моя незабвенная встреча с дорогою Еленой Ивановной. Продолжая наш разговор с ней, я рассказал ей о знаменательном сновидении моего знакомого, поведал о своем сне перед своим отъездом в Саров, о том, какая была виденная мною во сне икона…

— Вы не помните, в ночь на какое число вы видели ваш сон?

— В ночь с 18 на 19 июля.

— Знаете ли вы, что это за день 19 июля?

— Нет, не знаю.

— Это день рождения о. Серафима!.. Вы посмотрите только, под каким руководительством вы находитесь, и как необыкновенно и знаменательно все с вами совершающееся… Для чего-нибудь важного привел вас к нам батюшка!.. Меня это до того поражает, что я хочу подарить вам великую святыню, доставшуюся мне от покойного моего мужа: возьмите себе вот эти три камешка, — это осколки того камня, на котором о. Серафим молился тысячу ночей. Большой осколок этого камня хранится в алтаре, а эти — от того же осколка. Пусть они останутся в семье вашей, как благословение отца Серафима.

— Спаси тебя Господи, родная! За 800 с лишком верст не всякий может из наших мест собраться на поклонение твоей святыне, благословенный батюшка!..

Сергей Нилус

1903

Е.Поселянин. А Серафим?

не казалось, что я вижу его живым. В белом балахончике, с медным крестом, материнским благословением, на груди, с невыразимою любовью в глазах на лице, сияющем внутренним светом, он быстро бежит навстречу и машет обеими руками к своей груди, крича:

— Гряди, радость моя, гряди ко мне!