Клара и тень - [10]

Голос был голосом девочки из записи. Тот же голландский акцент, та же мягкость.

«Господин Босх».

Благодаря этому простому движению и этим словам полотно у него на глазах превратилось в двенадцатилетнюю девочку. Ощущение было — как удар «молнии. В его голове мелькнула мысль о его собственной племяннице, Даниэль, младше ее на четыре года. До него дошло, что он позволяет маленькой девочке работать почти нагишом в доме взрослого мужчины с криминальным прошлым. Но когда головокружение прошло, им овладело обычное спокойствие. «Конечно, это не девочка, а картина», — убедил он себя. В имении в Боготе с картиной ничего плохого не стряслось. Зато теперь кто то искромсал ее в венском лесу.

Слушая запись, Босх вспоминал ощущение мягкого пожатия в своей правой руке и произнесенную с неосознанной кротостью фразу: «Господин Босх». Два разных восприятия, схожих по сути: мягкость, теплота, невинность, мягкость, мягкость…

Полицейский стоял перед ним, будто ожидая, что он что-то скажет.

— Зачем ему оставлять запись? — спросил Босх.

— Эти придурки хотят, чтобы об их теориях узнал весь мир, — сказал полицейский.

— Вы уже нашли фургон? — поинтересовалась мисс Вуд.

— Нет, но скоро найдем, если только его каким-то образом не уничтожили. Нам известна модель и номер, так что…

— Он был очень хитер, — заметил Босх.

— Почему?

— В наших фургонах есть датчики. Система GPS постоянно информирует о нахождении машины. Мы установили их год назад, чтобы предотвратить похищения ценных картин. Но в среду вечером мы потеряли сигнал из этого фургона вскоре после того, как он выехал из музея. Несомненно, он смог найти датчик и отключить его.

— А почему вы так долго нам не звонили? Вы обратились в полицию лишь в четверг утром.

— Мы не заметили потери сигнала. Если фургон отклоняется от намеченного маршрута, долгое время стоит на месте до приезда в гостиницу или происходит авария, датчик активирует звуковой сигнал тревоги. Но в этом случае тревоги не было, и потери сигнала мы не заметили.

— Это говорит о том, что он знал о датчике, — заметил полицейский.

— Поэтому мы считаем, что Оскар Диас либо каким-то образом содействовал ему, либо сам является виновным.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь: Оскар Диас отвечал за ее доставку в гостиницу, так ведь? Нечто вроде телохранителя от вашей фирмы, так?

— Да, охранник из нашей службы, — кивнул Босх.

— А зачем вашему собственному охраннику такое делать?

Босх взглянул на полицейского, потом на погрузившуюся в молчание мисс Вуд.

— Не знаю. У Диаса безупречный послужной список. Если он сошел с ума, то много лет очень удачно это скрывал.

— Что вам о нем известно? У него есть семья? Друзья?…

Босх отчеканил уже заученную наизусть после стократного прочтения биографию.

— Двадцать шесть лет, холост, уроженец Мексики, отец умер от рака легких, мать живет с его сестрой в Федеральном округе. В восемнадцать лет Оскар эмигрировал в США. Физически силен, увлекается спортом. Работал телохранителем латиноамериканских бизнесменов, проживающих в Майами и в Нью-Йорке. У одного из них дома была гипердраматическая картина. Оскар заинтересовался ею и начал охранять маленькие выставки в нью-йоркских галереях. Потом работал на нас. Постепенно мы давали ему все более ответственные поручения, поскольку он был умен и достаточно компетентен. Первой важной картиной Фонда, которую ему доверили охранять, была Работа Бунхера, выставленная в галерее Лео Кастелли.

— Кого?

Мисс Вуд сухо пояснила:

— Эвар Бунхер — один из основателей традиционного гипердраматического искусства наряду с Максом Калимой и Бруно ванТисхом. Он был норвежцем, во время Второй мировой войны его арестовали нацисты и отправили в Маутхаузен. Ему удалось выжить. Потом он поехал в Лондон, познакомился с Калимой и с Танагорским и начал использовать для своих картин людей вместо тканых полотен. Но он закрывал их в ящиках. Некоторые говорят, что на него повлияло увиденное в концлагере.

«Эта женщина — ходячий компьютер», — пронеслось у полицейского в голове.

— Ящики маленькие, открытые с одной стороны, — продолжала Вуд. — Полотно залезает внутрь и сидит там часами. — Она обернулась к задней стене и указала на большую фотографию. — Вот, например, работа Бунхера.

Полицейский заметил ее с самого начала и никак не мог понять, что же там изображено. Два обнаженных, окрашенных в красный цвет тела, сжатые в стеклянном кубе. Куб настолько мал, что это вынуждает их слиться в конвульсии. Половые органы видно, лица — нет. Мужчина и женщина. Огромная фотография занимала почти всю стену кабинета в «Музеумсквартир». «И они говорят, что это — произведение искусства, — подумал полицейский, — и любой может купить его и увезти домой». Интересно, понравилась бы его жене идея поставить подобное украшение в столовой? Как они выдерживали в таких позах столько времени?

Он вспомнил осмотренную перед встречей выставку.

Искусство никогда особо не интересовало Феликса Брауна, инспектора из отдела убийств Департамента криминальных расследований австрийской полиции. Его вкусы старого венца застыли на музыке XIX века. Конечно, он видел несколько гипердраматических произведений, выставленных на площадях и улицах Вены, но до сегодняшнего дня никогда не был на настоящей выставке.