Кланы Альфа-Луны - [6]

— «Общего блага», — язвительно передразнил его Строу. — Вы, очевидно, подразумеваете под этим «наше» благо.

— Боже мой, — возмутилась Анетта. — Как вы можете быть всегда таким безответственным, Строу? Неужели вы не в состоянии хоть раз задуматься о последствиях? Подумайте о наших детях. Мы просто обязаны защитить, если не себя, то хотя бы их!

Омар Даймонд стал молча молиться.

«Пусть воспрянут силы жизни и торжествуют победу на поле битвы. Пусть белый дракон избежит кровавого позора мнимой гибели. Да опустится защитный покров на эту крошечную землю и охранит ее от тех, кто находится в лагере нечестивцев».

И тут ему вдруг припомнилось то видение, что явилось ему, когда он пешком брел сюда, — предвестник скорого пришествия врагов. Вода в ручье, когда он переступал через него, вдруг превратилась в кровь. Теперь он понял, что означало это знамение. Войну и смерть, возможно, даже полное уничтожение всех Семи Кланов и их семи городов — шести, если не считать мусорную свалку, в которой жили гебы.

Дино Уоттерс, депр, вдруг хрипло пробормотал:

— Мы обречены.

Все возмущенно посмотрели на него, даже геб Джекоб Саймион. Как это похоже на депров!

— Простим его, — прошептал Омар. И где-то в эмпиреях услышал его дух жизни, откликнулся и пропустил полуживое существо, которым был Дино Уоттерс из поселка депров, Усадьбы Смирительной Рубашки.

Глава II

Глянув рассеянно на обшарпанную квартиру со стенами, отделанными потрескавшимися панелями из листового мрамора, и смонтированными в специальных нишах невидимыми светильниками, которые, по всей вероятности, уже не работали; на архаичное окно-витраж и на старые кафельные полы, сохранившиеся каким-то чудом со времен, предшествовавших корейской войне, Чак Риттерсдорф произнес:

— Подходит.

После чего извлек чековую книжку, поморщившись при виде литой чугунной батареи центрального отопления. Таких батарей он не видел с семидесятых годов, золотой поры своего детства.

Хозяйка этого обветшавшего здания, тем не менее, подозрительно нахмурилась, рассматривая документы Чака.

— Согласно этим бумагам, вы женаты, мистер Риттерсдорф, и у вас есть дети. В ваши намерения ведь не входит привести в эту квартиру жену и детей, верно? Потому, что она обозначена в гомеобюллетене, как квартира «для имеющего работу непьющего холостяка», и…

— В том-то и дело, — устало произнес Чак. Тучная хозяйка средних лет в платье из кожи венерианских сверчков-свистунов и домашних туфлях, подбитых мехом вуба, произвела на него отталкивающее впечатление. Вся эта затея стала для него невыносимо тягостной. — Я разошелся с женой. Дети остались с нею. Вот почему мне понадобилась эта квартира.

— Но они станут вас навещать. — Подведенные пурпурной тушью брови хозяйки неодобрительно поднялись.

— Вы плохо знаете мою жену, — попробовал было возразить ей Чак.

— Станут, станут. Знаю я эти новые федеральные законы в отношении разводов. Не то, что различные для каждого штата законы по части разводов былых лет. Вы уже побывали в суде? Получили документы?

— Нет, — признался Чак. Это только начало. Вчера поздно вечером он ушел ночевать в гостиницу, а позапрошлая ночь была заполнена отчаянной борьбой за достижение невозможного — продолжение их совместной жизни с Мэри.

Он протянул хозяйке чек, взамен получил удостоверение личности, после чего хозяйка удалилась. Он тотчас же закрыл за ней дверь, подошел к окну и посмотрел вниз на улицу, «запруженную автомобилями, ракетными «блохами», потоками и ручейками пешеходов. Скоро ему придется позвонить своему адвокату, Нату Уайдлеру. Очень скоро.

Злая ирония была в прекращении их брака. Ибо профессией его жены — специалист самого высокого класса — как раз и было улаживание различных семейных неурядиц. По сути она считалась лучшим консультантом в Приморском округе Калифорнии, где и была ее контора. Одному только Богу известно, сколько она спасла семейных очагов, готовых разбиться вдребезги. И тем не менее, благодаря поистине мастерскому удару несправедливости, весь ее талант и искусство только и способствовали тому, чтобы загнать его в эту мерзкую квартиру. Потому что, будучи столь удачливой в своей собственной профессиональной карьере, Мэри так и не удалось превозмочь в себе чувство презрения к своему мужу, которое с каждым годом нарастало в ней.

Все дело в том — и он должен был смириться с этим, — что в своей служебной карьере он был далеко не столь удачлив, как Мэри.

Его работа, доставлявшая ему большое удовлетворение, заключалась в программировании симулакрумов, изготовлявшихся в Шайенне по заказу правительственной разведывательной службы для проведения бесконечной агитационной работы пропагандистских кампаний против окружавших США коммунистических государств. Лично он был глубоко убежден в правомерности и необходимости выполняемой им работы, но никакими рациональными доводами нельзя было хоть кого-нибудь убедить в том, что это высокооплачиваемое или благородное занятие. Составляемые им программы — стряпня — наиболее мягкое из всех подходящих для этого выражений — были инфантильными, насквозь фальшивыми и тенденциозными. Они, главным образом, были рассчитаны и на школьников как в самих США, так и в сопредельных коммунистических государствах, и на широкие массы людей с низким образовательным уровнем. Он, по сути, был халтурщиком. И Мэри подчеркивала это много-много раз.