Клан Ельциных - [95]

В редакции Валя краснел постоянно. Видно, такое свойство кожи. Это приносило ему дополнительные очки: застенчивость. Людям это нравится. Он смотрел снизу вверх на «мэтров» «Комсомолки», протягивал влажную ладошку, внимал, учился. Он казался способным и был общим любимцем, хотя никогда не ходил ни в лидерах пера, ни в организаторах, ни в носителях особенно прорывных, ярких идей. Но редакционные психологи и знатоки свидетельствуют, что владела им тайная мечта: ему всегда хотелось заведовать.

Врагов у него не было — только с Геннадием Селезневым, тогдашним главным редактором, имелись разногласия, и немалые. Валя уже стал «капитаном» «Алого паруса», самого романтического и свободолюбивого отдела газеты, а главный редактор ходил под двумя прессами — ЦК ВЛКСМ и ЦК КПСС — и постоянно приглушал это свободолюбие. Валя Юмашев выскакивал с планерки или редколлегии, красный, взъерошенный, — и слова, которые у него при этом вырывались, не стоит приводить. Селезнев платил Юмашеву взаимностью.

Все другие «капитаны» «АП» — Сима Соловейчик, Ваня Зюзюкин, Юра Щекочихин, Оля Мариничева — состоялись как талантливые газетчики и писатели.

Валя Юмашев, если говорить честно, на этом фронте не преуспел».

Да, рука Валентина не особо тянулась к перу. Юмашев никогда не мечтал стать публицистом и занять престижную нишу в своей профессиональной среде. Он выбрал профессию, которая давала доступ к телу «сильных мира сего». Его мотивация отвечала уникальной возможности журналистики открыть дверь ногой к любому человеку любого социального статуса. Общаться на равных и с министрами и бомжами. И с президентами.

Его знакомство с опальным Борисом Ельциным — будущим президентом России стало счастливым лотерейным билетом.

В газетах писали: «До сих пор никто точно не может сказать, кто именно привел Валентина Юмашева к Ельцину. Скорее всего, Мурашковский, который работал в то время советником Бориса Николаевича по прессе. Мурашковский якобы объяснил президенту, что журналист Юмашев — свойский парень, без партийных убеждений, поет песни под гитару и может пригодиться. Выглядел Юмашев тогда, как умеренный хиппи — драные засаленные джинсы, бесформенный свитер с засученными рукавами. Волосы непромытые, лицо покрыто прыщиками. Валя, если нервничал, мог их выдавливать прямо при собеседнике, ничуть не смущаясь интимности процесса. Борис Николаевич воспринимал раннего Юмашева просто как журналиста, нуждающегося в деньгах. А на заметках про опального Ельцина действительно можно было подзаработать. Валя пригодился очень скоро. Свою первую книгу «Исповедь на заданную тему» Ельцин уехал писать вместе с Юмашевым в Кировскую область. Там они жили в простом доме (без душа и туалета) у родителей Валерия Окулова (мужа старшей дочери Бориса Николаевича Елены). За полторы недели Ельцин надиктовал Юмашеву весь текст».

Свой среди чужих — «кремлевский летописец»

НАША ВЕРСИЯ:

Всего полторы недели ему дали на то, чтобы собрать фактуру для будущей книги. Две недели — почти ничего! Но с условием, выдвинутым крупным политиком, не спорят. Полторы недели — мизер, если учесть, что по десять часов в сутки ему никто надиктовывать материал не собирался. Но он вцепился в предложение, озвученное ему Ельциным, как в свой последний шанс, как утопающий хватается в пучине океана за соломинку. Он интуитивно чувствовал, что если сможет сделать невозможное, то выйдет на качественно новый уровень в своей жизни.

И он это сделал.

Борис Николаевич лежал на сеновале поодаль от Вали — мощности диктофона едва хватало на то, чтобы записывать его голос. Ельцин, как настоящий лидер, держал от себя на почтенном расстоянии всех. Но Валентин оказался хитрым лисом и шаг за шагом становился к нему все ближе. Он втирался всеми силами в доверие будущего президента, и ему это, в конце концов, удалось.

— Горбачев уже не справлялся со своими обязанностями, не мог завершить перестройку. Но вел себя как собака на сене. Он и с властью расставаться не хотел, и сделать ничего решительного уже не мог. Такая вот загогулина. Наша страна из-за брошенных на полпути Горбачевым реформ катилась в пропасть. Демократические реформы — это тернистый путь, и шипов на нем больше, чем роз. Я прекрасно понимал это. Но чувствовал в себе силы, чтобы идти по этому пути. Так, записалось?

Валентин кивнул.

— Да, Борис Николаевич.

— Ну и отлично. На сегодня, пожалуй хватит, — выключай свою машину.

Юмашев послушно взял в руки диктофон и нажал на клавишу «стоп». Положил в карман.

Борис Николаевич неуклюже скатился вниз с сеновала, увлекая за собой потоки душистого сена. Открыл скрипучую дверь и небрежно отряхнул широкой ладонью прилипшие к темно-синим джинсам золотистые травинки. В глаза било летнее солнце. После мягкого полумрака сеновала его свет казался ослепительным.

Вслед за Ельциным поспешно скатился с сеновала и Юмашев. Поправил свои затертые на коленях джинсы и послушно пошел за шефом к дому.

Потом они прогуливались по лесу с грибными лукошками в руках и Ельцин продолжал надиктовывать молодому журналисту подвиги своей биографии. Весь во внимании, жадно ловя каждое слово Ельцина, он всегда шел от него на два шага сзади, держа на вытянутой руке диктофон, который подмигивал журналисту тремя красными лампочками, индикатором разряда батарей и одной лампочкой зеленой — контролем ведения записи. Валя проклинал «полевые» условия, которые ему достались для работы, — во-первых, ему постоянно мешали мокрые ветки, бившие прямо по лицу, во-вторых, он беспокоился за качество записи которая шла не в лучших условиях, и в-третьих, потому, что он ничего не мог с этим поделать. Лидирующий в паре Борис Николаевич при любых обстоятельствах оставлял Валю где-то чуть вдали, за своей мощной спиной. Во время своего рассказа о ратных подвигах Борис Николаевич еще успевал поглядывать по сторонам, сбивая время от времени с бугорков земли опавшую листву длинной палочкой с заточенным концом, — искал грибы. Чаще всего попадались сыроежки, чернушки и волнушки, но для Ельцина они не представляли интереса. Подберезовики и подосиновики, выросшие на этой влажной и болотистой земле, не говоря уже о боровиках, были большой редкостью.