Клан - [22]

Люк мечтал о мозгах, особенно сейчас, не сомневаясь, что так ему было бы легче разобраться в мыслях, привести их в какой-то порядок, чтобы последовательно ознакомиться, изучить и понять. Чтобы спланировать побег.

Но теперь смекалке его не спасти. Окно возможностей захлопнулось десять минут назад, когда они оставили за спиной горящую ферму Лоуэллов. Папа освободил одинокую лошадь, но та не двинулась с места из темного денника, и он оставил ее там, рассудив, что, если она и сгорит по тупоумию, все равно от нее никакой пользы никому не было бы. И, судя по жилистому виду кобылы, даже если она образумится и убежит, много мяса они не потеряют. Свиньи – другое дело, Лоуэлл их откармливал. Впрочем, даже если бы не его старания, свиньи – такие находчивые твари, что скорее сожрали бы друг друга, чем померли с голодухи. Тощая свинья – такая же редкость, как яйца у пугала. С помощью Аарона и Люка Папа загнал их в угол и ловко перерезал глотки. Теперь они лежали в холщовых мешках и истекали кровью в кузове пикапа, который уже достиг подножия холма и круто повернул в сторону. Жилье доктора Веллмана – такое же старое, как ферма Лоуэллов, но не такое заброшенное, – встало перед ними в конце извилистой гравийной дорожки.

– Тама кто-то есть, – сказал Аарон без нужды, потому что все и так видели человека перед открытой дверью дома на фоне золотого света изнутри. В обеих руках он что-то держал. Один из предметов показался Люку тонкой книжкой. Второй ловил и искажал свет из дома, из-за чего казалось, что бутылка полна разъяренных мотыльков.

– Видать, драться удумал, – сказал Аарон, и Люк взглянул на него, заметив удовольствие на лице брата. Обычно он разделял его возбуждение при мысли о том, что произойдет, но не сегодня.

– Видать, помереть удумал, – пробормотал Папа, когда фары омыли старика, вынудив того прищуриться и поднять руку с бутылкой, закрываясь от света. Папа притормозил, но горящие фары не выключил. Потом заглушил двигатель и посидел немного, вглядываясь в доктора.

Люк чувствовал, как ревет сердце. Как соприкасается голыми локтями с локтями брата. Аарон тоже дрожал, но по другой причине.

В тесном пространстве между передними сиденьями и окном кабины гудели два электрических шара энергии – близнецы, от нетерпения которых пикап слегка раскачивался. Пальцы Джошуа вцепились в спинку сиденья Люка. Он слышал частое дыхание младшего брата у уха.

– И чего сидим? – спросил Аарон с легким раздражением.

Ночь вокруг была невероятно тиха.

Веллман стоял в резком свете фар.

– Обыскать дом, – наконец сказал Папа, все еще глядя на доктора, будто понимал по одному взгляду в его глаза больше, чем они.

Люк пошел вперед – слишком медленно с точки зрения Аарона – и не успел открыть дверь, как брат полез вперед него, уже вытащив нож. Доктор с тем же успехом мог быть деревянным индейцем, охраняющим вход в магазин с бесплатными сластями, – так мало внимания на него обратил Аарон, помчавшись в дом.

– Вперед, – рявкнул Папа, и Люк вздрогнул, а потом подчинился.

Близнецы выскользнули сзади и последовали за ним.

Люк не торопился и слышал, как хлопнула дверца, когда Папа вышел из машины и встал рядом. Доктор взглянул, как мимо пробежали близнецы и исчезли внутри, загрохотав по деревянному полу. Затем воцарилась тишина. Люку она показалась топором, опускающимся на шею. Братья время даром не тратили. Если бы они нашли девчонку, уже раздались бы крики и возгласы радости – их способ показать, что погоня окончена и все, включая жизнь Люка, спасено.

Но сейчас тишина, взявшая ночь за горло, заполнила дом. Единственным звуком было неровное дыхание Веллмана.

Папа не смотрел на Люка, когда они встали перед стариком, за что Люк был благодарен. Он больше не мог выносить, как его умирающую надежду поглощает холод в глазах отца.

– Где она? – спросил Папа и медленно извлек кустарный нож из-под одеяния проповедника.

Веллман дрожал и, пока они смотрели, медленно присел на корточки и положил на землю, как теперь понял Люк, вовсе не книгу, а фотографию. Затем выпрямился и швырнул бутылку в темноту.

– Подай сюда, – сказал Папа, коротко кивнув на фотографию. Люк сделал шаг, но Веллман выбросил вперед руку – ладонь оказалась в нескольких сантиметрах от груди мальчика. Люк поднял взгляд от расставленных пальцев на глаза доктора и прочитал в них не страх и не злость, но мольбу. Этот взгляд был ему хорошо знаком.

– Не надо, – тихо сказал Веллман. – Оставь в покое.

Из дома донесся грохот, будто на пол упало что-то тяжелое и разбилось, но Веллман не сводил глаз с Люка.

– Я сказал – подай, – приказал Папа, и Люк нагнулся за фотографией. Только он со мкнул пальцы на рамке, в костяшки впился гравий и он начал подниматься, как перед глазами появилось костлявое колено старика. Он успел увернуться, чтобы ему не сломали нос, но принял удар щекой, откатился и вскочил на ноги с пылающим лицом.

Старик тяжело дышал, наклонившись вперед и опустив голову, словно ждал возмездия. За очками его глаза горели холодным огнем.

Папа рассмеялся.

Люк, одной рукой массируя щеку, не видел ничего смешного в произошедшем. Их добыча всегда сопротивлялась, дралась, лягалась, царапалась и кусалась. Тут ничего нового. Но добыча всегда была молодой и сильной – нередко сильнее всех братьев, вместе взятых, так что, когда она сопротивлялась, это было приятным вызовом, нормальной частью процесса. Иногда они вспоминали об этом со смехом. Но сейчас перед ним стоял жалкий старикашка, который и сам того гляди развалится. С ним бы легко справились и близнецы, и все же он воспользовался рассеянностью Люка – как девчонка своей сексуальностью против дурачка Мэтта. Но над этим Папа не смеялся. Нет, потому что это стоило Мэтту жизни, а он любил Мэтта. Зато он смеялся при виде того, как доктор двинул коленом в лицо Люка, потому что ему было все равно. Потому что он и