Кладбище Кроссбоунз - [12]

Я вошла в помещение и, отыскав глазами табличку со вчерашней датой, заставила себя потянуть за ручку морозильного ящика. Мертвые тела выводят меня из душевного равновесия. Это одна из причин, почему я предпочла общей врачебной практике психотерапию. У меня не было ни малейшего желания ехать среди ночи на экстренный вызов, чтобы констатировать летальный исход, утешать родственников и ставить печать на справку о смерти.

Вздохнув поглубже, я расстегнула молнию на серебристом мешке. В ноздри тотчас ударило облачко конденсата и горький запах формальдегида. На вид мертвой девушке было лет семнадцать, может, даже меньше. Лицо гладкое, без единой морщинки. Волосы светлые, обесцвеченные, но темные у корней. Худющая до такой степени, что можно пересчитать ребра. Не нужно быть патологоанатомом, чтобы понять, как она умерла. Перерезано горло. Рана такой глубины, что в просвет виднелась разодранная трахея и гортань.

Я пару секунд смотрела на серый резиновый пол морга, опасаясь, что меня вот-вот вырвет. На коже убитой, на груди и боках виднелись сотни небольших, но глубоких порезов в виде крестиков. Они обнаружились даже на внутренней поверхности бедер. Оставалось лишь уповать на то, что их нанесли, когда несчастная была уже мертва. Я посмотрела на ее руку и вспомнила, какой маленькой та мне показалась, когда лежала на тротуаре. Кончики пальцев заляпаны кровью, ногти сломаны, будто она несколько дней подряд пыталась процарапать кирпичную стену и вырваться на свободу. На ее плече я заметила татуировку, простую как детский рисунок: бабочка с крошечным сердечком в центре каждого крылышка.

Спустя минуту я задвинула ящик обратно. «Девушка с кладбища Кроссбоунз», значилось на нем. Что я могла для нее сделать? Ей, с ее смертельными ранами, еще какое-то время придется пролежать в морозилке.

Остальная часть утра прошла как обычно: прием пациентов, телефонные звонки, работа с бумагами. Во второй половине дня работы заметно прибавилось. В мою группу по управлению гневом пришло одиннадцать человек. Я с первого взгляда определила, кто пришел в нее сам, а кто под давлением обстоятельств, не имея иного выбора, потому что этого потребовал социальный работник или инспектор надзорной службы. Мы прошли через обычные этапы: доверься людям, прежде чем проблема станет неконтролируемой, следи за дыханием, досчитай до десяти, а потом уходи от конфликта. Во время первого упражнения мужчина средних лет вскочил на ноги, его лицо окрасилось в цвет вареного рака.

– Сколько можно грузить всякой херней! – взревел он. – Не нужно мне этого дерьма!

Выскочив из комнаты, он так громко хлопнул дверью, что затряслась дверная коробка. Я обвела взглядом испуганные лица подопечных.

Все они настолько привыкли орать на других и пускать в ход кулаки, что забыли, каково это, испытать чужую агрессию на себе.

– Фу, как некрасиво! – пробормотала одна из женщин. Вид у нее растерянный, казалось, она неожиданно посмотрелась в зеркало и увидела себя без макияжа.

* * *

В пять часов вечера я села на велосипед и покатила на юг, следуя за потоком транспорта, что тек из города на окраины, где лондонцам все еще по карману делать покупки. На этот счет даже имеется шутка, что, мол, Уэндсворт стал так же популярен, что и Хэмпстед[16].

Вскоре я оказалась в полицейском участке Саутварка, где нашла старшего инспектора Бернса. Он сидел, втиснувшись между стеной и настолько близко придвинутым к ней столом, что мне стало интересно, как при этом ему удается дышать. Бернс жестом предложил мне сесть напротив него на обшарпанный пластмассовый стул.

– И как она вам? – спросил Бернс, внимательно наблюдая за мной. – Я хотел, чтобы вы посмотрели и подсказали нам, что это за тип, которого нам предстоит искать.

– Тип, который не очень миндальничает с женщинами.

– Это и так понятно.

– Бенсоны так же поступали со своими жертвами? Они резали им кожу?

– Скажем так: когда мы этих девушек находили, они уже не годились для участия в конкурсе красоты, – ответил Бернс, поморщившись. – Личность этой мы до сих пор так и не установили. Пока никто не заявил о ее пропаже. Похоже, бедняжку морили голодом, продержав пару недель взаперти.

– У вас есть подозреваемые?

– Моррис Клей по-прежнему в моем списке. После того как этот красавец вышел на свободу, он только раз побывал в доме матери. Числится в розыске.

Я растерянно заморгала:

– Для него это слишком изощренное убийство. Он на такое просто не способен. И с чего вы взяли, что это он? Вы же сами только что сказали, что девушку держали взаперти. А Клей, как известно, в это время находился за решеткой.

– Разве я сказал, что он действовал в одиночку? – Телефон на столе Бернса неожиданно зазвонил. – Бен, ты можешь на минуту зайти к нам?

– Ваш помощник?

Бернс кивнул.

– Он настаивает, чтобы вы помогли нам в расследовании. Что-то прочитал о вас в Интернете и уверяет, что по вашей части лучше никого нет.

В дверях появился раздражительный детектив, который в ту ночь подвез меня до дома, одетый в черные брюки и белую рубашку с расстегнутой верхней пуговицей. Узел серого галстука ослаблен, словно он боялся, что тот его придушит. Днем он выглядел совсем по-другому. Черные волосы и бледная кожа придавали ему экзотический вид, делая похожим на уроженца Ближнего Востока, который слишком много времени провел взаперти без солнечного света. По всей видимости, улыбаться он действительно не умел.