Китайский десант - [2]

эскалатора

в Божьем одиночестве и

(обратил на это после)

тряпичной

тишине,

как вдруг:

осень, желтоватые, осень, листья

на площади сна,

дымка,

детский мальчик

лет восьми (девяти)

с бывшим твоим рюкзачком…

– Что ж, догнать!

Никакого нет,

мальчика нет,

ты как если скользишь

давней улицей, где

Симферополь,

булыжник,

афишная, видишь ли, тумба

по линии к телецентру,

не вовсе напротив

проходного двора

и дворов,

серых ступенек,

чёрных

(железных куда-то)

перил.

Понимаешь, что мальчик

был Аполлон Безобразов,

потом:

что он был по себе —

Филострат…

Возвратиться проснулся,

подумал: ведь

Безобразов-не-Филострат —

спокойная тема дня

для Китай-разговора.

Для

разговора.

19

Кошка

– это серые ходьбы зверя! —

разговаривает:

«Я надеюсь о Боге…»

Немного собаки говорит:

«Лаем, лаем!

удаляемся, удаляемся!

Никого не остаётся вот здесь,

кроме отражения бумажной луны

на лезвии потерянного ножа

в плакучей речке

Салгирке…»

Или-ещё-один-раз:

«Ничего не замечаю смотреть,

кроме отражения луны, не луны

на трупиках потонувших мечей

в голодной реке —

Монголке».

20

Листопад

легко и сухо

опускается

на ухо,

– ухо слышит

как шуршит,

словно звук

в мешок зашит!

В дождь

из листьев

кто выходит?

в желтопад, в те, в то… —

нет,

не получается стишок,

ну и ладно,

хрен с ним,

лучше перекурим

сигарету «Прима»,

а потом —

запишем

первое,

что плеснёт сюда в голову:

ХУАНХЭ.

21

Чья лодка, вóлнами

шурша, как листьями,

скользит под кожей:

не так ли уплывёт

душа, когда заснёт

на брачном ложе?

Когда уснёт на брачном ложе, чьё сердце выплывет: дыша?

22

Приснилось:[1]

Пятигорский косит на восток

он похож на разумный цветок

23

«Слушай, осень, а ты хороша:

у тебя между листьев душа —

что ты хочешь,

душа золотая…»

«Я хочу половину Китая,

жёлтым мелом метёный восток,

в голове золотой бугорок:

он блестит и царит в голове,

там, где осень,

а может – и две».

24

Не снимай

дождя

со щёк,

ну,

пожалуйста,

ещё,

ну, скажи:

в жизни —

жизнь,

поживём —

увидим

жизнь!

что же

мы

увидим?

– после дождичка

в субботу

в блеске дождичка

пруды:

две

осенние

заботы,

две

осенние

воды.

25

…дождик в каплях: «да-да»,

а одна: «ад-ад»

(это в силе обратная осень)…

26

В семье дождя листва луна желтей

в числе осенних китайских новостей.

Нет, я не длился вчера этой осени ночью одной. Я слушал

как дети дождя шелестят за стеной, поют, обращаясь

к родным и любимым шумящих деревьев ветвями сновидцам

в ненаглядной своей красоте… словно бабочка бьётся в аорте…

Просто мёртвые так не поют. Только ангелы очень поют, отпуская

друг друга на землю на небесного веса верёвках в редком облаке

ласточек, в маленьком блеске маслин. Товарищи маи, товарищи вёсны,

товарищи вёсла и цапли в воде – вот бывает, что так напевают.

Звучат непонятно, поют о руках и богинях, похоже на то,

как если бы я пробегал под рекою Салгира, квадратно-осенней

луной осветлённый, печальный, весёлый, больной… борода

до утра вырастает чуть-чуть, мягко плешь серебрится монеткой…

Сутулый очкарик, бледен, слаб, дождевою водою, как ветром, волнуем,

наделённый библейским кустом бороды, я торжественно сплю наяву,

подражая дождю бормочу, облачённый в себя, опьяняясь антично

стихами, чьи слова – города под водой… или нет —

журавли кораблями… Что ж, печально весёлый, я крестиком в стороны

руки раскину китайской в рубашки пустых рукавах (а на сердце —

свеча и просфорка), я, незримо качаясь на жёлтых и чёрных иного

эфира волнах, подержу в голове Персефонку… Пускай православный,

но всё же… Пускай я крещёный, но всё-таки часто мне хочется

осенью верить каким-то богиням красиво-ночным, в теле плоти собой

засыпая, все их тёплые руки, как листья, к лицу прижимать, на весу

драгоценных верёвок теплеть, а богиням – облизывать пальцы…

И не то, что б хотелось слезами молиться на женские части

дождливых богинь молодых, но всё-таки хочется временем часто

хоть бы издали в Таврике слышать как чьи-нибудь дети порой

поют за китайской по цвету, из-за листьев осенних, стеной:

«Богини левая рука

бела,

как в мае

облака,

а правая

рука —

червонная

рука,

а третия рука —

невидима пока,

а третия рука —

невидима

пока…»

27

Как гитара осенней порой,

зов луны над моей головой:

в дождевеющих вечером рощах

птицы оловом горло полощут.

Даже в птице

дождливая

кровь —

переводит на осень

любовь,

как буддиста

внебрачная

осень,

превращённая в цифру —

108.

Это есть восковые сады,

свет туманный

от низкой воды,

желтизна где-то около года,

журавлиное слово —

«свобода»,

и осеннее слово —

«любовь»,

и дождянок отцовская кровь…

Отвечай,

дождевая красотка,

хороша ли

с мороженым

водка?

Ты ли —

ласточка

в сердце пустом

с косоватым

китайским хвостом?

Ты звезда,

бузина

или птица,

дождевая под кожей

водица?

Что ты видишь,

куда ты не спишь?

Я не знаю тебя,

говоришь?..

28

Соседка, прекрасная

сзади,

чтоб выше чуть-чуть поднялось,

уснула светиться

на белой кровати,

а всё остальное

во сне началось:

летает ли

бабочка-чашка,

кончает ли

ветка – дождём,

где я восклицаю

«Китайцы!»,

«Наташка!»,

а ты говоришь

«Подождём!»,

«Подождём!»

29

Днём

идём

в Эдем

день и день,

и день,

и нет —

тени…

и нет —

ни тени,

ни слова

 тени —

нет…

в медовом

Эдеме —

осени́,

и размером,

и морем зари:

а пелена —

нелепа!

30

С испуганным сердцем в груди

пойдём от себя впереди —

пойдём-ка,

походим

ногами,

как птицы

летают

над нами,

которые,

если идём,

то песню о гриппе

поём:

«Девочка-дура и мальчик-читай

спят в облаках,

наигравшись