Китайская цивилизация - [105]
Эти концепции соответствуют упрочившимся к сегодняшнему дню чувствам до такой степени, что сами китайцы оправданно могут чувствовать себя вправе принимать их за врожденные. Однако у этих чувств есть своя история. Они были привиты нации благодаря пропагандистским усилиям школы ритуалистов и церемониймейстеров. Те выделяют основания национальной морали, принявшись за анализ обычаев, распространенных среди феодальной знати. Плодом этой аналитической работы становятся два руководства по обрядам – «И ли» и «Ли цзи», послужившие источником примеров для многочисленных сборников исторических анекдотов. Эти сборники и выглядят как исторические рассказы, тогда как руководства по обрядам находятся, правда, под весьма косвенным патронажем Конфуция. Их окончательное составление восходит лишь к эпохе династии Хань, впрочем, с той поры они приобретают своего рода каноническую значимость. Их читают, ища в них кодекс добрых нравов; никто не осмелился бы предположить, что эти нравы не восходят к древности.
Напротив, как только принимаются в расчет исторические данные, становится ясно, что правила сыновней почтительности, отнюдь не будучи плодом кодификации естественных чувств, проистекают из древних обрядов, благодаря которым изначально закреплялась патриархальная родственная связь. Сын и отец стали считать себя сородичами в конце длиннейшего исторического процесса. Первыми связывающими их узами оказываются узы зависимости, узы юридические, а не естественные, и, более того, узы по своей природе внесемейные. Сын увидел в отце сородича только после того, как признал в нем господина.
Следует поэтому перевернуть с головы на ноги исторический постулат, лежащий в основе китайских теорий. Гражданская мораль отнюдь не проекция морали семейной; напротив, право феодального города накладывает отпечаток на домашнюю жизнь. Когда под влиянием обрядов один-единственный патриархальный принцип подчинил себе семейную организацию, почтительное отношение сына к отцу, частный случай верности вассала своему господину, распространившись на все семейные отношения, стал выглядеть самой основой родственных уз. Отсюда – характерная черта личной жизни китайцев, настолько важная, что нам придется немало о ней говорить. Семейный порядок выглядит зиждящимся целиком на отцовской власти, а в семейных отношениях представление об уважении полностью первенствует над мыслью о привязанности. Ориентируясь на взятые за образец придворные собрания, семейная жизнь запрещает малейшую фамильярность. В ней царит этикет, а не близость.
1. Знатная семья
Организация знатной семьи в феодальном Китае представляет большой социологический интерес, не говоря о том, что в силу ее влияния на развитие местных нравов она вызывает и большой интерес исторический. Она принадлежит к довольно редкому и любопытному типу, а именно к типу переходному Действительно, она находится посредине между неделимой агнатической семьей и собственно семьей патриархальной.
Хотя и крупнее патриархальной семьи, она все же не включает всех агнатических сородичей. Она делится. По достижении определенной ступени чувство родства ослабевает. Некоторые обязательства не выходят за определенный круг сородичей. Другие ограничиваются еще более узким кругом. Но и самый узкий из этих кругов включает сородичей по боковым линиям, а не только отца с его потомками. Недостаточно смерти отца для того, чтобы все его дети приобрели отцовское могущество. Только старший может быть сразу же наделен некоторым авторитетом. Таким образом, уже делимая семья все еще не является патриархальной в строгом смысле этого слова. Признается отцовская власть, но она ограничена и подчинена другим авторитетам. Права старшего дяди сталкиваются с правами отца. Обязанности детей изменяются в зависимости от того, старшие они или младшие. Наконец, власть не осуществляется во всех областях одним и тем же лицом. Совокупность сородичей оказывается разделена на отдельные группы с различными обязанностями, но их вожди зависят один от другого. Являясь расширенным объединением агнатов, образующих отдельные иерархизированные группы, знатная семья выступает как хорошо организованная целостность, сложное единство, над которым, однако, не возвышается авторитет какого-либо лица, располагающего поистине монархической властью.
Важнейшим признаком родства служит общность имени («тун син»). Совместное совершение обрядов («тун цзун») является принципом домашней организации.
Все, кто носят одно имя, – родственники и, будучи связаны определенными обязательствами, образуют семью («син»). С другой стороны, родители оказываются распределенными между определенным количеством обрядовых групп («цзун»). Эти группы более или менее обширны. Они постоянно включают только сородичей, связанных между собой общностью происхождения от одного предка, от того, кому группа поклоняется. Таким образом, хотя родство никогда не основывается на природной близости, религиозные сообщества, собрания которых образуют большие семьи, принимают во внимание личные связи.
Напомним, что в крестьянской семье, семье нераздельной, знаком родства служит имя; этот насыщенный действенностью, богатый чувствами знак предполагает определенную добродетель («дэ») и характеризует определенный род («лэй»). В знатной семье – и это верная причина думать, что она происходит в результате эволюции из неделимой семьи, – родство определяется единством имени («син»). Две знатные семьи родственны, если их члены носят одинаковое имя, причем даже в тех случаях, когда они не знают общего предка. Имя ни в малой степени не зависит от кровных уз: никакая степень удаленности, никакая путаница союзов не могут лишить имя силы создавать родство. Когда семейным китайским именем наделяется группа варваров, все варвары этой группы оказываются сородичами носящих то же имя китайских семейств. Имя в большей степени обладает человеком, чем тот владеет собственным именем. Оно неотчуждаемо. Замужняя женщина перестает быть предметом заботы главы своей семьи, и ее обязанности чтить его в силу брака оказываются если и не исчезнувшими, то существенно смягченными, однако имя свое она сохраняет. Сирота, следующий за матерью к ее второму мужу, оказывается связан с ним узами зависимости, накладываемыми сыновним почитанием. Длительная совместная жизнь способна его превратить в обрядового продолжателя своего отчима. Но его имени он взять не может. Это правило хорошо показывает, что принципы родства и те, на которых держится семейная организация среди знати, относятся к двум различным областям. Первенство родства подтверждается близким фактом: в обычных условиях в наследники может быть принят только тот, кто уже носит имя усыновителя.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.