Китай. Искусство есть палочками - [30]

Я вернулась к себе и позвонила на рецепцию, желая заказать ужин в номер. Девушка на другом конце провода смутилась.

— У нас нет такой услуги, — вздохнула она.

Я тоже устало вздохнула и снова поплелась вниз, в китайский ресторан, где пришлось мрачно жевать холодный и жесткий рис и водянистые овощи. Когда официантки увидели меня, то пришли в ажитацию. Последовала бурная дискуссия, а затем, достигнув какого-то консенсуса, они делегировали одну из своих коллег к музыкальному центру, и из колонок снова раздались звуки «Бонни М». Играл тот же диск, что и в Пинъяо. Видимо, он есть в любом ресторане Китая на экстренный случай, если вдруг порог перешагнет носатая белая обезьяна.

Но сегодня даже пение «Бонни М» не смогло успокоить меня и поднять настроение. Я подписала счет и пошла восвояси, но на входе путь мне преградила девица, одетая в ядовито-розовый халат до пола, и с такими же ядовито-розовыми губами, похожими на вареные креветки.

— Вы должны подписать счет! — завизжала она. Ее креветкообразные губки несколько раз открылись и закрылись, а потом обиженно надулись.

— Я уже подписала! — огрызнулась я и ушла. Пора было ложиться спать.

На следующее утро я проснулась с симптомами простуды. Мне бы хотелось во всем обвинить китайский ресторан, в котором я имела неосторожность поужинать, но не припоминалось ни одного другого примера, когда плохая еда привела бы к небольшой температуре, головной боли и ломоте в суставах.

Черт, я простыла второй раз за три недели. Да, я, конечно, опасалась, когда отправлялась в путь, и предвидела, что, передвигаясь по Китаю в общественном транспорте, буду испытывать определенный дискомфорт, но не могла и подумать, что могу заболеть от близкого контакта с обычными китайцами.

«Это ядовитая страна, — написала я в дневнике, страдая вдали от дома, — даже при том, что я мою руки по — дцать раз на дню с маниакальной страстью, которой позавидовала бы сама леди Макбет».

Я провалялась все утро в постели, потягивая «Фервекс», а затем выкорчевала себя из-под одеяла и заставила поехать посмотреть на пещеры Лунмэнь.

Когда правители династии Северная Вэй перенесли столицу в Лоян, пещерные храмы все еще были в моде, так что монахи снова взялись за зубила и принялись терзать известняковые стены по обе стороны реки Фэн в шестнадцати километрах к югу от города. Работы велись более трехсот лет, как раз до падения династии Тан в девятом веке.

Здесь еще сильнее ощущается китайское влияние, чем в пещерах Юнгана. Огромные каменные истуканы со свирепыми лицами — глаза навыкате и злые оскалы — и мощными телами наводили на мысль о стиле, характерном для конца эпохи династии Тан. На потолке все так же цвели лотосы и парили аспары[6], божественные музыканты играли на струнных инструментах, но изображения уже отошли от ранних индийских канонов и приобрели специфические китайские черты.

Считается, что моделью для одного из Будд якобы послужила сама императрица У. Императрица У Цзэтянь, один из самых зловещих персонажей в истории Китая, начинала свою «карьеру» простой наложницей императора Тайцзуна. После смерти Тайцзуна юную наложницу отправили в буддийский монастырь, чтобы там она и окончила свои дни, с обритой налысо головой, но эта женщина, даже находясь в монастыре, не прерывала связи с наследником императора Гаоцзуном, который в итоге увез ее в свой гарем, и она родила новому императору сына. Вернувшись во дворец, У Цзэтянь быстро избавилась от всех соперниц, включая супругу императора (она задушила сына Гаоцзуна и обставила дело так, что во всем обвинили императрицу), и узурпировала власть. Император испытывал угрызения совести по поводу того, что позволил жестоко обращаться со своей старшей женой и еще одной наложницей, а императрица У в ответ на это приказала отрезать обеим женщинам кисти рук и ступни, сварить из них бульон, который заставила выпить несчастных женщин. Вскоре император умер, и императрица У взяла бразды правления в свои руки, наплевав на традиции наследования власти по мужской линии. У Цзэтянь правила Китаем вплоть до 705 года нашей эры, когда в возрасте восьмидесяти лет отказалась от трона в пользу своего третьего сына, а через несколько месяцев умерла.

У статуи, якобы изображающей императрицу, огромные раскосые глаза, пухлые щеки, прямой нос, волевой подбородок и губы, сжатые в тонкую линию. Такую женщину опасно злить, а уж тем более не хочется брать из ее рук чашку супа. Однако современные историки считают, что легенды о ее злодеяниях сильно преувеличены по указке последующих поколений китайских правителей, которым сама идея того, что страной может править тетка, казалась дикостью, поэтому нужно было объяснить, что императрица У просто демон в женском обличье.

Так же как и имидж императрицы У, буддийское искусство постепенно подверглось уничижающей критике. Время от времени пещерные храмы разграбляли, кроме того, тяжелый урон нанесли землетрясения, оползни и наводнения, а в девятнадцатом и двадцатом веках сюда пришли иностранцы, которые вывозили все, что только могли вывезти, чтобы потом демонстрировать диковины в музеях у себя на родине. Возможно, сейчас нам стоит даже поблагодарить их за это, поскольку во времена «Культурной революции» сами китайцы разрушили немало того, что уцелело после грабительских набегов иностранцев.