Китай. Искусство есть палочками - [2]

— Бы-сы-ты-ло за мной!

Мы понеслись через всю площадь, увертываясь от парочек в теплых куртках и распугивая семейные группы. Я изо всех сил старалась не отстать, и тут Мистер Лодочки бросился наперерез прямо через проезжую часть. Я встала как вкопанная.

— Бы-сы-ты-ло-о-о! — заорал неугомонный китаец через завесу выхлопных газов, перекрикивая автомобильные гудки.

Всерьез опасаясь за собственную жизнь, я помчалась через дорогу что было сил, и через пару метров мы оказались у «камеры хранения».

Мистер Лодочки сгреб мою сумку.

— Десять юаней! Бы-сы-ты-ло!

Я выудила из кошелька требуемую сумму.

— И еще десять мне! — скомандовал Мистер Лодочки.

Вот такой вот новый Китай: место, где нужно уметь быстро бегать, ведь время — деньги. Если бы Мао вдруг проснулся в своем мавзолее всего-то в паре десятков метров от нас, то не узнал бы страну. В прошлое ушли коммуны. «Общие котлы» расплавлены или отправились в утиль. На место старой системе, гарантировавшей пожизненную трудовую занятость, пришел «социализм с китайской спецификой», в рамках которого предпринимательская жилка только приветствовалась. «Быть богатым хорошо», — провозгласил преемник Мао Цзэдуна, Дэн Сяопин. После долгих лет голода и страха Китай вдруг получил возможность сколотить состояние.

Площадь Тяньаньмэнь стала сердцем культа Мао. Именно здесь он первого октября 1949 года под одобрительные крики уставших от войны китайцев объявил о создании Китайской Народной Республики. Тяньаньмэнь — самая большая площадь в мире. Шутка ли, это огромное пятно из серых плит и прямоугольных монументов, строго ориентированных по сторонам света, расползлось аж на сорок гектаров. Изначально площадь, правда, куда менее впечатляющих размеров, построили еще в пятнадцатом веке как проход к Запретному городу, где обитали императоры правящего дома, но в 50-х годах двадцатого столетия Мао решил увеличить размеры Тяньаньмэнь, чтобы сделать ее отличительным знаком собственного режима. Площадь должна была стать огромной, незыблемой и целиком серой.

Великий Кормчий решил приурочить открытие новой площади к пятнадцатой годовщине создания КНР. Работы начались в ноябре 1958 года, таким образом, до намеченной даты оставалось всего около десяти месяцев. На стройку мобилизовали около двадцати тысяч «добровольцев». Они работали круглосуточно, сменами по шестнадцать часов, чтобы расчистить территорию, затем отстроили здание Всекитайского собрания народных представителей с залом на десять тысяч человек и банкетным залом на пять тысяч гостей.

Теперь все изменилось. В двадцать первом веке монументы, правда, все еще стояли на своих местах, но пекинцы сняли унылую синюю униформу времен Мао и вовсю запускали на площади воздушных змеев, переодевшись в модные джинсы и разноцветные пиджаки. По дорогам вокруг площади, где в 60-е маршировал миллион хунвэйбинов, «красных охранников», чтобы получить от Мао приказ безжалостно перетрясти всю страну, ныне рассекали новые БМВ и «фольксвагены». Ожидалось, что в 2003 году объем продаж автомобилей вырастет на восемьдесят процентов. Сияющие автомагистрали блестели в тумане. За какие-то десять лет в Китае построили столько дорог, что хватило бы обогнуть земной шар по экватору шестнадцать раз. В Шанхае поезда на магнитной подушке неслись в нескольких миллиметрах над рельсами со скоростью четыреста тридцать километров в час. Двести пятьдесят миллионов китайцев без умолку трещали по мобильным телефонам.

А в столице радостно ровняли с землей хутуны, старинные переулки, чтобы расчистить место под новый, чистый, полный зелени город, каким хотели видеть Пекин к Олимпийским играм 2008 года. Речь шла уже не просто о подтяжке лица. Нет, столице сделали инъекцию ботокса, перекроили нос и закачали силикон. Чтобы выглядеть наилучшим образом, она подверглась всем мыслимым косметическим процедурам, какие только предлагались на рынке. Сносились целые микрорайоны, чтобы на их месте разбить парки. Когда я в последний раз была в Пекине два с половиной года назад, там имелось две кольцевых дороги, а теперь их уже шесть. Только за 2002 год здесь посадили два миллиона деревьев. В воздухе постоянно висели цементная пыль и песок. Рабочие сновали туда-сюда с кирками и лопатами. Китай находился в процессе перестройки.

А высоко-высоко над моей головой в этот самый день, пятнадцатого октября 2003 года, у первого китайского космонавта в прямом смысле слова летали звездочки перед глазами. Пока я пялилась на маринованный труп Мао, лейтенант Ян Ливэй любовался космосом и, возможно, перекусывал какой-нибудь специальной едой для космонавтов, устроившись на орбите Земли. Тридцативосьмилетний бывший летчик-истребитель по спутниковой связи пообщался с партийным руководством, а потом поболтал с женой и восьмилетним сынишкой. Через двадцать один час, совершив четырнадцать витков вокруг Земли, новоиспеченный герой приземлился уже в новом качестве — суперзвезды. Выбравшись из корабля, он заявил, что чувствует себя хорошо.

Да, знаю-знаю. Русские и американцы отправили своих космонавтов и астронавтов в открытый космос еще сорок два года назад. И сейчас некоторые циники бурчали, что вся эта затея — выброшенные на ветер деньги, ведь в стране большая часть населения едва сводит концы с концами, а полеты в космос вышли из моды вместе с юбками трапециевидной формы, да и вообще, круто быть только первым. Китайцы плевать хотели на недоброжелателей, поскольку их родина все-таки вступила в космический век. После десятилетий нестабильности, раздоров и голода Китай поправился и теперь, чиркнув по небу черным следом от ракетного горючего, заявил всему миру, что с ним отныне стоит считаться.