Китай, Иран, Россия: новая Монгольская империя? - [10]

Но она все-таки кажется менее приобщенной к культуре, чем Китай, Империя, вежливость которой, кажется, достигает вершин. Приветствие особенно вычурно у элиты: «Когда два гуаня или два мандарина (китайских чиновника) встречаются на улице, если они равны друг другу, они приветствуют друг друга не оставляя свой стул и не вставая, вначале опуская свои сомкнутые руки, и затем поднимая их к своей голове; они повторяют это много раз, до тех пор, пока не потеряют друг друга из виду».

Вежливость разделяется всем населением. Можно заметить «приятные и честные» манеры во всех сословиях. Ремесленники, слуги, даже крестьяне обращаются друг к другу с приветствием, делают друг другу комплименты, становятся на колени одни перед другими, когда они прощаются, и не упускают ничего из тех обычаев, которые предписывает китайская вежливость. Правила приличия в жестах и в словах придают, тем не менее, такую любезность, которая заставляет китайцев скрывать или даже заглушать злопамятство. Это придает им внешний лоск, «показной и приукрашенный», в чем они превосходят многих придворных Европы, отсюда и критика со стороны французов: «китайская вежливость стала ничем иным, как обменом гримасами, пантомимой лжи, вероломства: оттуда эта бесстыдная лесть, которая заставила дать созданию нашего людского рода, Императору Китая, титул Сына Неба». Эти обычаи — настоящее принуждение для европейских путешественников: «Если и нет такого случая, когда китайская вежливость не была бы утомительна и скучна для европейцев, то в особенной мере она такова на праздниках, потому что там все происходит с длительными приветствиями и церемониями». Таким образом, французские миссионеры противопоставляют свои «легкие и свободные манеры» принужденной вежливости Китая.

Русский мистицизм против персидского лицемерия или китайского реализма

В России деспотизм кажется уравновешенным искуплением святых. Московиты описываются как набожные люди и добровольные мистики: «Когда московит входит в дом, он не скажет ни слова, пока не найдет образ Святого; и если он совсем его не найдет, то он спросит, где Бог? И как только он его заметит, то кланяется ему с глубоким уважением, и только после этого он поворачивается к компании, и здоровается с ней». Эта религиозная набожность иногда бьет по власти царя. Жан Перри рассказывает следующую историю о Великорусском государстве: «Во времена тирана Ивана Васильевича жил один святой и заставлял уважать себя упреками, которые он делал этому Государю о его грешной жизни. Иван Васильевич, которому это надоело, отправил его в монастырь, столь удаленный от Москвы, что он больше мог не опасаться его упреков; но тот своим пером делал то, чего не мог уже сделать его язык, и он время от времени изображал Божий суд в глазах Великого князя, и такими яркими красками, что Государь, не желавший больше поддерживать эту свободу, послал одного из своих слуг его задушить. Сей палач нашел этого человека совершенно готовым к смерти, но тот попросил его, чтобы вместо того, чтобы задушить его веревкой, он ударил его ножом в сердце, что тот и сделал. Монахи того же монастыря причислили его к числу святых мучеников и похоронили его тело на Соловецких островах в Белом море, у Архангельска, где, как говорили, он совершает много чудес»[9].

Путешественники противопоставляют русскому мистицизму менее религиозные культуры Персии и Китая. Для Шардена персидский шиизм отмечен печатью лицемерия. Действительно, несколько механизмов, присущих Исламу, позволяют использовать законное употребление лжи по отношению к неверующим. «Такия» (taqiyya), что означает «страх Бога» или «святость» является приемом, состоящим в том, чтобы скрывать свою принадлежность религиозной группе и тайно исповедовать религию во избежание преследований.

Коран говорит, что те, кого толкнут к отступничеству, будут прощены. «Такия», следовательно, может стать правилом поведения в подавляемых шиитских меньшинствах. «Китман» (kitman; утаивание, ложь с помощью умолчания) и «ходех» (khod’eh; уловка, состоящая в том, чтобы говорить о своей позиции скорее полуправду, нежели настоящую ложь) это тоже очень употребительные методы. Наконец, одна из норм поведения, предписанных персидской вежливостью — «ходжб» (hojЬ), выражение, связанное со словом, означающим покрывало, хиджаб (чадру, паранджу). «Ходжб» состоит в том, чтобы временным и метафорическим способом скрывать свои желания, как бы окутывая их покрывалом. Практика сокрытия, которая объясняется завоеванием Персии иностранными правителями, следовательно, нашла религиозное обоснование в Исламе[10].

Со своей стороны, у китайской религиозной практики нет никаких иных конечных целей, кроме предоставления конкретных ответов на проблемы момента. Астрология распространена до такой степени, что императоры запретили практиковать ее где-либо, кроме императорского двора, из-за страха, что их противники используют ее, чтобы определить периоды их слабости и попытаться их свергнуть. Астрология служит исключительно для того, чтобы знать наилучшее время для сева или жатвы. Иезуиты отмечают, что «рынки заполнены астрологами, к которым китаец обращается за консультацией в каждом случае. Он не вступит в брак, он не родит ребенка, не переговорив с астрологом». Однако народ, «обладающий живым разумом, испытывает сомнения из-за тщеславия этих сект». За исключением астрологии, он действительно следует рациональному методу, в котором доходит до совершенства. Приверженность к здравому смыслу выражается в отклонении предвзятых мнений, так распространенных в обществе: «Люди пристрастны по отношению к своим родителям и тем, кого они любят; они также пристрастны или несправедливы по отношению к тем, кого они презирают и которых они ненавидят». Стремление к справедливому и беспристрастному суждению о других, в конечном счете, является наилучшим способом придерживаться фактов.