Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы - [2]

И вдруг на пике благополучия и расцвета как гром среди ясного неба прогремела весть о распаде Ордена куртуазных маньеристов. Вначале никто не хотел ей верить, такой нелепицей это казалось. Однако факты, ставшие вскоре достоянием гласности, заставили даже самых недоверчивых с болью в сердце признать справедливость разнесшихся слухов и лишний раз убедиться в непрочности земного величия. Распад Ордена произошел, разумеется, не из–за каких–то филистерских склок: он отличался крайней таинственностью, в нем имелось много неясного и зловещего. Это была цепь загадочных исчезновений, начавшаяся в Бейруте. Дмитрий Быков, получивший в Московском университете диплом журналиста, выхлопотал себе назначение в Ливан корреспондентом правительственной газеты. Как бывает обычно в таких случаях, он получил и некоторые негласные задания деликатного свойства. Сам же он, решаясь на столь опасное предприятие, хотел, во–первых, испытать себя в условиях реальной опасности, под пулями и снарядами кровожадных фанатиков, а во–вторых, попытаться пролить в души этих обезумевших людей умягчающий елей куртуазных истин. Некоторое время репортажи Дмитрия с мест боевых действий, помещаемые в крупнейших газетах многих стран, заставляли содрогаться всё цивилизованное человечество. Неожиданно телеграфные агентства распространили потрясающее известие: Дмитрий Быков похищен в Бейруте группой неизвестных террористов. Об этом известил анонимный телефонный звонок в редакцию газеты «Ас — Саура». В дальнейшем о судьбе Дмитрия так и не поступило никаких сведений. Ни одна из печально известных террористических организаций не взяла на себя ответственность за эту варварскую акцию. Наоборот, даже самые свирепые из них гневно ее осудили, раздосадованные тем, что их могут заподозрить в непонимании сладостных касыд и газелей Дмитрия Быкова, который к тому времени уже обильно сочинял на арабском, фарси и урду. Все усилия сыскных и разведывательных служб, Интерпола, международных благотворительных организаций и религиозных авторитетов не дали никакого результата. Тайну исчезновения Дмитрия Быкова так и не удалось раскрыть.

В тот же день, когда совершилось вышеописанное похищение (и в этом совпадении таилось нечто пугающее), в Париже неизвестными был также похищен Константин Григорьев. Среди бела дня у входа в уютный ресторанчик неподалеку от площади Конкорд, в котором Константин имел обыкновение обедать, остановился роскошный лимузин «альфа–ромео» и оттуда вылезли четверо чернокожих в великолепно сшитых белых костюмах. Трое из них держали в руках автоматы «узи», а четвертый был вооружен гранатометом китайского производства. Когда они вошли в залу ресторана, замыкавший группу негр с гранатометом профессиональным движением установил трубу на плече и выпустил заряд в уставленный бутылками стеллаж за спиной бармена. Раздался грохот, помещение заполнилось пороховыми газами и парами алкоголя, поднимавшимися над обломками стеллажа и множеством разбитых бутылок. Три других негра ринулись вперед, стреляя из автоматов над головами посетителей и грязно ругаясь на ломаном французском. Все, кто был в зале, включая метрдотеля и официантов, попадали на пол, за исключением Константина Григорьева, который в момент вторжения бандитов помогал расположиться за столиком своей спутнице, знаменитой парижской куртизанке Додо. Не в силах понять, что происходит, он так и остался стоять, растерянно глядя на грозных негров поверх очков, в то время как бывалая Додо уже распласталась под столиком в луже коньяка и дергала Константина за штанину, призывая последовать ее примеру. Один из разбойников направил Константину ствол автомата прямо в лоб и заорал: «Руки вверх!», а двое других подхватили поэта под руки и поволокли к лимузину. Четвертый бандит, успевший вновь зарядить гранатомет, уже в дверях обернулся и выстрелил в бармена, неосторожно высунувшегося из–за стойки. Однако второпях он промазал, и снаряд угодил в висевший над входом во внутренние помещения портрет Клемансо. Все находившиеся в зале не смели поднять головы даже тогда, когда на улице хлопнули дверцы, раздался рев мотора и визг покрышек отъезжающего лимузина. Это похищение загадочно напоминало то, которое произошло в Бейруте, — прежде всего полной тщетностью всех попыток прояснить хоть какие–то обстоятельства дела, кроме чисто внешних. Если свидетелей похищения Дмитрия Быкова не нашлось, то свидетелей похищения Григорьева было хоть отбавляй, и тем не менее все попытки расследования неизменно заходили в тупик, — если, конечно, не считать серьезным достижением найденный на дне ущелья в Вогезах обгорелый лимузин с тем самым номером, который запомнила консьержка дома напротив ресторана.

Затем исчез Андрей Добрынин, то есть скромный автор этого повествования. Обстоятельства собственного исчезновения мне, разумеется, известны, однако о них я расскажу ниже, а пока замечу лишь, что из письма, оставленного мною в пыльном и душном номере астраханской гостиницы «Юбилейная», который оказался моим последним пристанищем в СССР, был сделан неожиданный для меня вывод о том, что я стал жертвой неких врагов. На самом же деле причиной моего бегства стали чувства, обуревавшие меня тогда и грозившие погубить меня куда вернее, чем самые могущественные враги. Спастись от такой развязки я мог единственным способом, как то присуще моему душевному складу: я должен был порвать со всем привычным окружением и предаться как можно более стремительной смене впечатлений. Мне свойственно живо и глубоко реагировать на все то внешнее, что проходит перед моими глазами, и эти отклики, рождающиеся в душе, обычно способны в какой–то мере заглушить боль душевных ран, нанесенных мне человеческой глупостью или безответной любовью. Разумеется, в моем тогдашнем состоянии я никак не мог бы заставить себя пройти всю ту канцелярскую волокиту, которой сопровождается почти всякая заграничная поездка. Поэтому я воспользовался своими давними связями в среде исламских фундаменталистов Закавказья, которые уже на третий день перебросили меня через иранскую границу и далее в Тегеран. Там я попросил купить мне билет на любой самолет, следующий рейсом в Южную Америку. Мне казалось, что именно дальность расстояния будет тем лекарством, которое облегчит мое душевное расстройство. Ночь я провел в задней комнате какой–то грязной харчевни, служившей явкой для бородатых заговорщиков. Как я понял из их негромких бесед, они принадлежали к одной из самых изуверских и реакционных исламских сект, стремившихся свергнуть режим Хомейни как слишком либеральный. На следующее утро я уже сидел в самолете, совершавшем беспосадочный рейс Тегеран — Мадрид. В Мадриде я пересел на самолет, направлявшийся в Санта — Фе, столицу республики Тукуман, находящейся, как известно, в самом центре южно–американского континента.