Кит на заклание - [33]

Появляясь на поверхности после длительного пребывания под водой (известны случаи погружений на сорок минут и более), финвал освобождается от скопившихся в его организме отработанных газов и замещает их огромным количеством свежего воздуха. Сделать это он должен очень быстро, потому что именно в такой момент кит наиболее уязвим. Для обеспечения подобного скоростного дыхательного акта у китообразных развились чрезвычайно интересные физиологические механизмы.

Дыхала кита — это перекочевавшие с морды на темя ноздри его предков. Дыхала снабжены мощными клапанами и соединяются с легкими обширными воздухоносными путями, вмещающими огромное количество воздуха. Легкие финвала представляют собой настолько мощные мехи, что, всплыв на поверхность, он может опорожнить и вновь до отказа наполнить их буквально за одну секунду! Для того чтобы полностью восстановить запасы кислорода после длительного погружения, дыхательный акт должен быть повторен несколько раз, причем с паузами, так как кровь не в состоянии мгновенно поглотить кислород, наполнивший легкие. Поэтому после каждого выдоха — вдоха финвал на две-три минуты снова погружается в воду и, лишь как следует «зарядившись» кислородом, может идти в глубину.

Всплывая, финвал первым делом показывает горб с дыхалами; как только он поднимается на поверхность, открываются дыхательные клапаны, и кит делает мощный выдох, за которым мгновенно следует столь же мощный вдох; затем клапаны смыкаются, и кит начинает погружаться. Точно громадное колесо катится в воде: вслед за дыхалами над водой проходит длинный изогнутый хребет, а за ним высокий спинной плавник, посаженный ближе к хвосту. Лопасти хвоста обычно не видны, но в ту секунду, когда кит окончательно исчезает из виду, на поверхности воды вздуваются два одинаковых вала, посланные мощным движением хвоста.

Всплывая, китиха оставалась на поверхности очень недолго, и стрелки, расположившиеся по берегам Олдриджской заводи, поначалу не успевали как следует пристреляться. Однако они скоро заметили, что в появлениях животного есть определенный ритм, и стали действовать умнее: когда китиха показывалась на поверхности и пускала первый торопливый фонтан, они не стреляли, чтобы не спугнуть ее, но зато когда через пару минут пленница снова всплывала подышать, «охотники» были уже наготове и мгновенно открывали огонь. Хлопали винтовочные выстрелы, и эхо носилось взад и вперед от холмов на полуострове Ричардс-Хэд до горы Гринхилл-Пик.

Солнце поднималось все выше, лодки прибывали, и постепенно в заводи установилась веселая, праздничная атмосфера. Прибрежные скалы образовывали нечто вроде амфитеатра, и большинство вновь прибывших довольствовались ролью зрителей. Над заводью раздавался непрестанный треск выстрелов, сопровождавшихся мягким чмоканьем, которое означало, что охотники наконец пристрелялись. Нарядно одетые мужчины, женщины и дети с увлечением смотрели, как встревоженное животное пыталось уйти на мелководье, касалось дна, испуганно разворачивалось, молотя хвостом, и снова уходило в глубину.

Далеко не все зрители одобряли этот спектакль. Пожилой рыбак из Мади-Хоул, привезший дочь и внуков поглядеть на живого кита, был очень расстроен.

— Дурость одна, и больше ничего, — говорил он потом. — Какой им был прок от этой стрельбы? Патроны ведь тоже денег стоят. Эти пули сберечь бы да пойти с ними за дичью... но у тех парней, видать, денег куры не клюют. Да и зачем попусту мучить животину? Ну на что им кит? Положим, убьют они его, так что? Мороженых филе из него не нарубишь. Нет, сынок, от дурости все это и ни к чему.

Один мой приятель, помощник капитана небольшого траулера, тоже был в Олдриджской заводи в тот день. Сам он не стрелял и не скрывал своего презрения к тем, кто этим занимался: надо сказать, что для Бюржо это особенно показательно, потому что обычно там воздерживаются от критических замечаний.

— Троих парней, что там были, я знал, — рассказывал он. — Гнусные убийцы, иначе их не назовешь. Прошлый год в марте, когда олени вышли на залив Коннэгр, они тоже забаву устроили вроде теперешней. Делать-то все равно нечего, вот и развлекаются. Мы на «Пеннилаке» стояли в заливе, двигатель чинили. Раз утром — господи, думаю, немцы напали: бах, бах, бах! До самого вечера, без передышки. На другой день пошли мы на берег, так там битых оленей было, что ворон в небе, и половина — самки. Знаю я этих подонков, ни с кем не спутаю. Кто такие? Поди, спроси у них, кто они такие. Гнусные поганцы, вот кто такие, а уж фамилии сам узнавай.

Чтобы сменить тему, я спросил, как вела себя китиха под обстрелом.

— Как вела? Да так она себя вела, что больно было смотреть на нее. Уйти-то ей было некуда, только вглубь, но сколько она на дне просидит? Всплывала. Я думал — озвереет, как-никак сотни две пуль в ней засело, но нет, ничуть не бывало. Она будто понимала, что это все равно бесполезно. Может, пару раз и вскидывалась на дыбы, а так все смирная была. И еще вот что — она, видно, пришла не одна. Я стоял высоко — и заводь видел, и море за косой. И вот гляжу: с наружной стороны — тоже кит. Сначала возле Фиш-Рока фонтаны пускал. Потом, когда лодки от бухты отошли, он ближе подплыл, почти в самый пролив. И ведь что странно: как китиха в заводи всплывет, так сразу же и тот всплывает. Я их обоих видел, но они друг друга видеть не могли. И все ж таки этот, который снаружи, чувствовал, что в заводи неладное творится... И ведь глупость-то какая — они же стреляли свинцовыми пулями! Такая пуля, когда натыкается на препятствие, разлетается, как клякса. У этой китихи жиру, наверное, было с фут толщиной, так все их пули, поди, в жире застряли. Ну, может, и не все, но, конечно, всерьез ранить китиху они не могли. По такой громаде — свинцовыми пулями! Бросали бы уж тогда камнями!