Кит на заклание - [20]

Я был вне себя от бешенства и отвращения, но ничего не мог сделать, чтобы прекратить кровопролитную забаву. На борт шхуны поднялся мой приятель, рыбак по имени Теофиль Дечевери, и я излил ему свои чувства. Он пожал плечами.

— Тот, что сидит в моторке с ружьем, — сын самого крупного в городе торговца, — сказал он. — А второй, с копьем, приехал из Франции и торчит здесь уже года два. Собирается пересечь Атлантику на плоту, но пока что не вылезает из пивных баров. Оба порядочные сволочи. Но не думайте, что у нас тут все такие. Сами видите — ни один рыбак в этой пакости не участвует.

Китам, конечно, от этого было не легче, но Дечевери говорил правду: рыбаки Сен-Пьера еще на рассвете ушли в море за треской. Когда к исходу дня нагруженные рыбой плоскодонки начали возвращаться в гавань, веселье было в самом разгаре. Все прогулочные катера Сен-Пьера включились в игру. Толпа на берегу стояла сплошной стеной, так что протолкнуться к воде было просто невозможно. Десятки людей пытались забраться ко мне на шхуну, чтобы любоваться спектаклем с палубы, и, когда я гневно гнал их прочь, отвечали насмешливой бранью. Десять часов подряд катера, сменяя друг друга, гоняли стадо по гавани. Группы вооруженных людей усеяли пирс у входа в гавань, и каждый раз, как гринды пытались вырваться на свободу, их встречал град пуль, в том числе и крупного калибра. Животные неизменно отступали и наконец оставили всякую надежду уйти в единственно доступное им убежище — открытое море.

К вечеру истекающие кровью гринды так вымотались, что стали выбираться на мелководье в глубине гавани; само по себе мелководье было для них опасно, но зато лодки там не могли вплотную приблизиться к животным. Гринды ложились на дно, сопя и задыхаясь, перекатывались с боку на бок, а отдохнув немного, снова уходили в глубину. Не раз проплывали они прямо у меня под килем, и я любовался их прекрасными телами... Владыки морей были совершенны в своей красоте. И угораздило же их оказаться во власти двуногих убийц!

С наступлением темноты участники травли решили, что на сегодня довольно, и объявили отбой; разошлась и честная публика. Я снова уселся на палубе, слушая странное, свистящее дыхание гринд. Я знал, что ожидает их на рассвете, и не мог заставить себя лечь спать. Наконец я отвязал свой ялик и поплыл в темноту затянутой туманом гавани. У меня была смутная надежда выгнать стадо в море прежде, чем новый день принесет им новые пытки.

Ялик был неустойчивый, точно скорлупка; двигаясь на нем сквозь густой туман и даже не зная, где сейчас находятся киты, я чувствовал себя весьма неуверенно. Нервы мои были напряжены. Гринды могли в любую секунду неожиданно появиться рядом; размеры их — самая крупная была длиной метров шесть, — признаться, пугали меня. Я вдруг остро почувствовал свою уязвимость: ведь я покинул надежную, привычную сушу и ступил на порог мира, мне совершенно чуждого. Я подумал — как, наверное, подумали бы на моем месте и многие другие, — что если гринды способны мстить, то месть их, конечно, обрушится на меня.

И вдруг, с такой внезапностью, что у меня замерло сердце, стадо всплыло прямо подо мной. Там, где только что погружалось мое весло, появился и выдохнул детеныш гринды, и от его движения ялик закачался на воде. Я должен был бы страшно испугаться — но этого не произошло. Наоборот, я сразу успокоился. И принялся тихонько уговаривать китов, внушая им, что они должны уйти в море. Плыли они очень медленно — по-видимому, они все еще были без сил — и оставались на поверхности или ненадолго погружались в воду, так что следовать за ними не составляло труда. Всплывая, киты окружали меня со всех сторон. Любому из них ничего не стоило опрокинуть мой ялик, но они к нему даже не прикасались. Меня охватила пронзительная жалость и одновременно — неописуемое отчаяние. Как мне спасти гринд от завтрашней пытки?

Этакой странной флотилией — ялик с гребцом, окруженный стадом китов,— мы медленно кружили по гавани, но приближаться к выходу в море гринды не желали: то ли чувствовали присутствие косаток неподалеку, то ли еще не забыли, как днем всякая попытка выйти из гавани натыкалась на стену пуль.

Наконец я решился на крайние меры. Когда мы в очередной раз очутились недалеко от выхода, я принялся громко орать на китов и бить веслами по воде. Гринды мгновенно и надолго ушли в глубину, потом всплыли где-то в дальнем конце гавани и больше ко мне не приближались. Я сделал глупость — причем типично человеческую глупость — и уже не заслуживал доверия.

Когда забрезжил рассвет, киты все еще были в гавани. За долгие вечерние часы, проведенные в пивных и барах Сен-Пьера, изобретательные любители развлечений тщательно продумали утреннюю операцию.

На заре, лишь только начался отлив, с полдюжины катеров выстроились в ряд поперек входа в гавань и принялись постепенно загонять стадо на мелководье в дальнем конце бухты. Но киты, нырнув, прорывались за линию надвигавшихся лодок; тогда, как и накануне, их встречал ружейный огонь с пирса. Похоже было, что попытки прорыва возглавляла одна из самых крупных гринд — все стадо послушно следовало за ней. Вся эта операция без конца повторялась, и казалось, что травля зашла в тупик. Но вот, когда грянул очередной залп с пирса, три маленькие гринды оказались отрезанными от стада. Они явно испугались и потеряли голову. Развив максимальную скорость, подгоняемые моторкой, они понеслись по поверхности прямо к мелководью, где отлив уже обнажил дно. Прошла минута, другая — и китята безнадежно застряли на камнях.