Кисмет - [56]

Анне ничего не остается, как взять мышь, открыть на рабочем столе папку «Сахина» и файл «Расшифровка». Затем она отъезжает на стуле назад, чтобы дать место Стюарту, который подкатывается к столу Анны. Девушка смотрит через плечо начальника, как тот читает нередактированную запись, чувствуя себя так, словно он проникает прямо в глубоко личное, постыдное содержимое ее головы. Кроме того, разговор на повышенных тонах привлек внимание сотрудников: секретарша Джессика и Бен из спортивного отдела, очевидно удивленные таким грубым нарушением общепринятых правил, проходя мимо, кидают на Анну любопытные взгляды.

— Мать честная, — восклицает Стюарт, — и это ты называешь «довольно мила»?

Анна видит, что он читает фрагмент, где Сахина обвиняет ее в представительстве интересов «Брайтлинга».

— В записи это кажется жестче. Надо было слышать ее.

— Она намекает, что ты не настоящая журналистка.

— Ну… может, была пара неприятных моментов.

— Да нет, наоборот, это хорошо. Пока что это лучший эпизод. Тебе следует начать именно с этого.

— С чего? Но она…

— И вот это, насчет правительства. «Любой большой бизнес зиждется на лести». Она сказала, это можно использовать?

— Да-а… Сказала, можно.

— И не говорила, что нельзя?

— Нет. Вроде бы не говорила.

— Хорошо, — заключает Стюарт. — Эту фразу тоже возьмем. Можно вынести ее в заголовок. Итак, вот что мы сделаем…

Он берет распечатку статьи и принимается калякать на ней, по ходу дела объясняя, какие вносит изменения: в первую очередь необходимо избавиться от упоминания о путешествии по пустыне, от описания офиса, от рассказа о детстве в Пакистане и особенно от критики «Кисмет» и других корпораций. Известные истории надо затронуть, но снять налет иронии, представить их как факт. Затем Стюарт изображает две большие загогулины вверху страницы и дает указание начать статью с того, как Сахина обвиняет Анну в непрофессионализме, после этого привести слова о том, что правительственные чиновники лишены вкуса; он даже пишет вариант первой фразы: «Сахина Бхутто известна своей враждебностью по отношению к журналистам, но, возможно, впервые…» Готовую отшлифованную статью он велит прислать ему через час, и тогда в три он представит ее «Брайтлингу». Затем Стюарт встает и, качая головой, уходит, не утруждая себя тем, чтобы вежливо закончить разговор, и даже не взглянув на провинившуюся сотрудницу.

Анна берет распечатку и чувствует, что за ней наблюдает весь офис. Она поднимает голову и получает доказательство внимания коллег — не их взгляды, конечно, а то, как все они внезапно принимаются за дела, торопясь скрыть свое любопытство.

Нет времени жалеть себя. Или обсасывать то, что сказал Стюарт. По сути, вообще ни на что нет времени; у нее только пятьдесят минут — этого едва ли хватит, чтобы внести все правки. Но новые дорогие сапоги сияют, как символ финансовой ответственности — или финансовых рисков, — а также свидетельство того факта, что единственный выход — приступить к работе. Извилистые предложения со множеством придаточных, образующие периоды и закольцованные, те самые, которые она долго оттачивала, в одно мгновение удалены, словно их и не существовало. На их месте зияет пустота, и, чтобы связать воедино оставшиеся островки текста, Анна прибегает к единственному инструменту, который в условиях цейтнота может применить ее одурманенный мозг: коротким, куцым, бесцветным фразам и неизбежным штампам. Она пишет, что Сахина славится тем, что «не выносит глупости», «пленных не берет» и любит «пускать лис в курятник». Эти пустые слова льются без всякого стеснения, вообще не затрагивая ее чувств, просто ради отвлеченной цели выполнить работу. Она прерывается всего однажды, чтобы выпить стакан воды, и проходит на кухню и обратно, не встречаясь ни с кем взглядом, в туннеле собственной сосредоточенности.

Через пятьдесят минут Анна вносит все изменения и в качестве финального жеста добавляет сначала фрагмент, высмеивающий правительство, старательно удаляя все упоминания о Китае, а затем абзац о том, как грубо Сахина обращалась с ней во время интервью, начав его с предложенной Стюартом фразы. За две минуты до означенного срока она прикрепляет статью к письму и жмет кнопку «Отправить». Листок бумаги на экране складывается в самолетик и улетает вдаль. Анна смотрит в сторону «тихого уголка» и представляет, как Стюарт, хлопая стеклянной дверью, выходит и направляется к ней, на этот раз даже не пытаясь сдерживать бешенство. Но начальника не видно; непонятно даже, на месте ли он. Чтобы отвлечься, Анна поднимает глаза к большому табло и видит сообщение о том, как клиент «Кисмет» подал на компанию в суд с требованием раскрыть данные его профиля; дело будет слушаться в Европейском суде. В это время телефон жужжит: неужели сообщение от «Кисмет»? Анне приходит в голову, что Джефф решил закрыть глаза на ее вчерашнее динамо, позволяя ей остыть, какие бы сильные эмоции ни помешали ей прийти, и только сейчас вознамерился выяснить, что же случилось. Анна берет телефон и находит обычное послание от матери. Та надеется, что у нее сегодня счастливый день.