Кисмет - [63]

На Ромарио был новый зеленый костюм с легким серебристым отливом, на котором сверкали огромные, обтянутые кожей пуговицы, на ногах — яркие кроссовки на толстенной подошве. На лбу развевались локоны «мечта серфингиста». Ромарио сиял так, будто начал новую жизнь.

— Ты знаешь, я получил страховку.

— И что у тебя есть из еды?

— В пабе? Ты когда-нибудь ел в пабе?

— Нет, я всего-то был в пабе два или три раза, да и то по обязанности. Пиво — как ослиная моча, но, чтобы выдержать ирландскую музыку, все равно придется его пить.

— Ну и шуточки у тебя! — Он засмеялся, похлопав меня по плечу. — А после получения немецкого гражданства у меня вообще не было проблем с лицензиями и арендой. Слушай, Кемаль, я тебе так благодарен, правда, я тебе очень обязан. Хетгес все сделал — быстро, по-дружески, без всяких проволочек. Мы с ним даже пару раз выпили. Он хотел прийти на открытие моего паба, но срочно переехал в Брауншвейг.

— Вот как?

Ромарио кивнул.

— Кажется, по семейным обстоятельствам. Жалко, правда? Вы бы тоже могли встретиться. Я, правда, так и не понял, что вас связывает, но, если хочешь, могу ему передать от тебя привет. Мы иногда перезваниваемся.

— Вы перезваниваетесь?

— Ну да, как бывшие односельчане, так сказать. Я ведь теперь гражданин Франкфурта — у меня и документ есть. А знаешь, он очень скучает по Франкфурту.

— Слушай, Ромарио, я чего-то не понимаю. Или меня слишком долго здесь не было, или у тебя не все в порядке с головой?

— Что-что? Извини, мне надо выходить. Можешь на меня рассчитывать. Слибульский тоже. Пришлю вам обоим письменные приглашения на открытие. Пока.

Он выскочил из вагона и помахал мне рукой.

Вечеринка у Ромарио была обставлена в его стиле. На пригласительной открытке, украшенной кленовым листком с улыбающейся физиономией, красовалась надпись: «„Роммис Айриш Паб" гарантирует встречу хороших людей и хорошее настроение», а рядом стояла приписка с восклицательным знаком, сообщающая, что эту карточку необходимо предъявить при входе. Неужто он вообразил, что к нему выстроится очередь, а привратник будет тщательно изучать приглашение, чтобы, не дай бог, не пропустить в это благородное заведение неугодный сброд, оставляя на улице рвущуюся в бар толпу, а наиболее достойных — богатых и знаменитых — препровождая в набитый до отказа зал? Вероятно, с получением немецкого паспорта у него немного поехала крыша или он так вошел во вкус, что решил установить в своем баре личный пограничный контроль. На самом деле, хорошо, если в течение вечера сюда заглянет хотя бы пара любопытных зевак. Не знаю, насколько эта лавочка походила на истинный ирландский паб, но могу сказать одно: она относилась к забегаловкам такого сорта, куда тебя может случайно занести, когда все остальные бары и рестораны давно закрыты, а душа горит и надо добавить еще. Правда, на следующее утро ты с трудом вспоминаешь, в какую дыру забрел вчера вечером. Едва ли на трезвую голову кто-нибудь придет в эту узкую кишку, обтянутую дешевыми светло-коричневыми обоями, с одним окном и грубым темно-коричневым паласом на полу. Освещение бара состояло из маленьких тусклых ламп с желтыми абажурчиками на столиках, которые создавали ощущение, будто ты находишься на поминках самоубийцы-неудачника. Вся картина дополнялась дурацкой музыкой, состоящей сплошь из «хоп-ла-ди-хоп-ла», слушая которую невольно задаешься вопросом, как эти звуки выносят сами ирландцы. А может, это была лишь экспортная ирландская экзотика, иллюстрирующая несгибаемость этого народа, лозунг которого: «Пусть нечего жрать, надо веселиться»?

Мы со Слибульским, устроившись в углу на диване, обтянутом зеленой искусственной кожей, пили виски и подсчитывали, сколько сможем выручить, если продадим БМВ, который все еще стоял в его гараже. На следующей неделе мы поместили объявление в газете о продаже автомобиля за восемьдесят тысяч марок.

В другом углу сидели Звонко и Лейла. Склонившись друг к другу, они о чем-то оживленно болтали. Казалось, остальная публика, состоявшая из гогочущих бразильских трансвеститов, постоянных клиентов бывшего «Саудаде», хлещущих «Гиннес» — кто выпьет больше, — и горстки гостей, которые явно жалели, что оказались здесь, для них просто не существовала. Лейла три раза в неделю работала у Слибульского продавщицей мороженого, там она и познакомилась со Звонко. По утрам она посещала языковые курсы, а после летних каникул собиралась поступить учиться в школу. Слибульский и Джина выделили ей комнату в своей квартире и практически ее удочерили. Сейчас мы виделись редко, разве что случайно вместе оказывались на вечеринках. Однажды мы со Слибульским совершили совместную прогулку, во время которой почти все время молчали, и, к взаимному облегчению, скоро расстались. Те времена, когда нам было хорошо вместе, кончились.

Слибульский сообщил мне, что Лейла договорилась с каким-то человеком, который взялся помочь найти ее отца. У нее было достаточно денег. Один из двух чемоданов, с которыми она покинула лагерь беженцев, был, как мне рассказал Слибульский, до краев набит золотыми тарелками, украшениями и монетами. Сташа Маркович, занимаясь рэкетом, не забывала и о собственном кармане.