Кишиневское направление - [30]

– Мы будем стараться, – горячо заверил Кучмин младшего лейтенанта.

– Ага, – подтвердил Ласкин. – Зуб даю.

– И последнее… – Тут Маркелов немного заколебался, потому как то, что он сейчас собирался сказать, было известно ему лишь в теории. – Думаю, эти знания нам тоже понадобятся. Я имею в виду мгновенное отключение конечностей, то есть стрельба по рукам и ногам одновременно из двух пистолетов при необходимости взять противника живьем. Стволы при этом разводятся в стороны на необходимый угол, чтобы при залповом огне две пули одновременно поразили противника или в оба плеча, или в обе руки, или в обе ноги выше колен.

– Ну, оци акадэмии мы вжэ проходылы, – не без некоторого бахвальства сказал Пригода. – Бо бувають фрицы дужэ шустри…

После «лекции» Маркелова разведчиков нельзя было узнать. За полтора часа они расстреляли весь боезапас, предназначенный для занятий на неделю, и Татарчуку пришлось бежать на склад боеприпасов, где он долго уговаривал знакомого старшину выдать ему дополнительно две сотни патронов к пистолету.

– Та шо вы там, уместе с борщом их трэскаете?! – возмущался старшина.

Он был почти земляком Ивана, из Сум.

– Мыкола, не горячись, – обнимал его за плечи Татарчук. – Мы ж с тобою друзи? А то як жэ. То хиба ты нэ выручишь друга? Нэ вирю!

– От цыганська морда! – сердился Мыкола. – Як змей пидлазыть. Нэ дам, бо усё на подотчете. Нэма запаса.

– Да ладно тебе, чертяка… – С этими словами Иван достал из кармана бутылку трофейного вина с красивой наклейкой. – Держи, куркуль.

Вино и коньяк запасливые разведчики держали на всякий случай. И что удивительно, этот «всякий случай» выпадал на их долю очень часто. Наверное, у него был нюх на хорошие напитки.

– Ну, можэ шо и найду… – сказал Мыкола, и бутылка исчезла со стола с такой потрясающей скоростью, словно ее корова языком слизала.

Он полез куда-то в глубь своей каптерки и шебаршился там минут пять. А когда возвратился, то в руках у него была каска, доверху наполненная пистолетными патронами.

– На, – ткнул он каску в руки Татарчука. – Даю по вэлыкой дружбе. И не вздумай прыйты завтра! Бо знаю я тэбэ. Одэржыш вид мэнэ гарбуза и от ворот поворот. Клянусь, шоб я здох.

– Мыкола, не будь таким жестоким, – с укоризной ответил Татарчук. – Бо мы ж земляки. А за патроны большое спасибо. Эх, брат, где наша Сула!

У Мыколы мгновенно увлажнились глаза. Он шмыгнул носом и буркнул:

– Иды вжэ…

Вечером разведчики куда-то дружно засобирались. Пошушукавшись в своем углу, делегировали к Маркелову, который что-то писал у стола, Татарчука и Пригоду.

– Разрешите обратиться! – молодцевато прищелкнул каблуками франтоватый старшина.

– Почему так официально? – с улыбкой посмотрел Маркелов на своих разведчиков.

И, запнувшись, уставился на Пригоду.

– Товарищ младший лейтенант, – интимные нотки прорезались в голосе Татарчука. – Нас сегодня пригласили на небольшую вечеринку. Девчата-зенитчицы. Тут, неподалеку… И вас, кстати, тоже. Ненадолго, до отбоя успеем… – И уже почти шепотом: – Ну так как?

Маркелов молчал. Тогда, тихо охнув и прокашлявшись, заговорил Пригода, которому больно наступил на ногу Татарчук, взывая о помощи:

– Кх-кх!.. Гарни дивчата. Ей-богу… – Нужные слова почему-то не шли на ум Петру; наконец, отчаявшись, сержант выпалил: – То пидэм, чы ни?!

А онемевший Маркелов не мог оторвать глаз от широкой груди Пригоды, на которой едва помещались многочисленные ордена и медали; про Татарчука и говорить было нечего – тот сверкал, как новый иконостас. Офицер перевел взгляд на Кучмина и Ласкина – у тех тоже было чем похвастаться – покраснел до корней волос, и дрожащим голосом сказал:

– П-пожалуйста, идите… – И уже тверже добавил: – Я, к сожалению, сегодня… занят.

После ухода разведчиков Маркелов бросился на полати и, уткнувшись лицом в чей-то старый ватник, попытался успокоить внезапно вспыхнувшую мальчишескую зависть. Так и уснул, не дождавшись разведчиков.

Перед завтраком не знал, куда девать глаза. «Маменькин сыночек! За орденами на фронт припылил! Кому позавидовал…» – вспомнил спину Татарчука, испещренную шрамами, след пулевого ранения на шее Кучмина, обожженную руку Ласкина…

Занятие по физподготовке явно не получалось. И день был хорош, и за неделю во втором эшелоне силенок поднабрались, а против бега на пять километров с полной выкладкой был даже безотказный Кучмин.

Повинуясь приказу, с горем пополам пробежали чуть больше двух километров, а затем начали валять «Ваньку». Пригода «неожиданно» подвернул ногу, у Татарчука спину прихватило, Ласкин дышал, как чахоточный, а Кучмин просто остановился и, не поднимая глаз на Маркелова, присел возле подорвавшейся на мине полуторки и стал перематывать портянку.

– За два с половиной года набегался… – ворчал Татарчук.

– Та якбы нэ нога… – Пригода пытался изобразить страдание.

Маркелов вздохнул, пнул в сердцах покореженное осколками ведро, которое валялось возле машины, и сказал:

– Ладно, перекур.

– Возьмить мого табачку, – протянул Пригода кисет. – Сам гэнэрал хвалыв. Як закурыв, то сказав, шо Бэрлин побачыв…

Покурили, помолчали, изредка украдкой посматривая на Маркелова, который вдруг повеселел и загадочно улыбнулся.