— Волнуешься? — спросил я у Любы, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— С чего ты взял?
— Губы часто кусаешь, вот с чего, — огрызнулся я.
— Правда? — озабоченно спросила она. — Ладно, больше не буду.
— А вообще-то главный признак сильного волнения это сухость во рту, слюна в это время не образуется.
— Правильно, надо водички попить, — согласилась она, доставая из сумки пластиковую фляжку.
А в это время объявили регистрацию на рейс до Франкфурта, мы поплелись на стойку номер 18 в крайнем левом углу терминала… пока ещё не F, просто международного терминала.
— Как там оно всё пройдёт? — озабоченно спросила она меня в который раз, — просто не представляю.
— Забей, Любаша, — в который раз начал я её успокаивать, — как только за руль мерсика сядешь, всё волнение мигом улетучится. Знаешь народную поговорку про мерс?
— Не знаю, расскажи.
— Надеваешь садики, садишься в мерсик и дуешь по хайвею.
— Хайвей я знаю, что такое, а садики это что?
— Саламандры, — пояснил я, — модная модель обуви.
— Мужской наверно обуви, — вслух начала размышлять она, — мне такое не пойдёт.
— Хорошо, — согласился я и поправил поговорку, — надеваешь лоферы, садишься за руль мерса и дуешь по Бергер-штрассе.
— Мне больше БМВ нравится, — сообщила она, — а Бергер-штрассе это что?
— Да ради бога, выберешь для себя бэху, они всё равно в одной ценовой категории с мерсами. А Бергер это главная улица Франкфурта, сосредоточие ночной жизни. Не, есть там и Цаль, ещё более крутая, но она пешеходная, по ней не порулишь.
— А ты откуда всё это знаешь? — с подозрением спросила она.
— Так дружбан написал, Слава Шульц — я же рассказывал, он в прошлом году туда с семьёй эмигрировал, — привычно соврал я.
А пока мы стоим в очереди на регистрацию, есть время рассказать свою печальную историю, начинающуюся со встречи с Вайкуле возле гостиницы Астория. Началось всё с того, что она опоздала на добрых полчаса, потом быстро сплавила Кирилла с Димой — дескать, вас никто не звал, но это бы ещё было полбеды, потому что вслед за этим она потащила меня ужинать в ресторан этой гостиницы. А цены там можете представить себе, какие… Но и это было бы еще не полбеды, а две трети может, потому что сразу вслед за заказом блюд за наш столик плюхнулся Калниньш, не тот, который Цоя подставил, а натуральный, Ивар Эдмунтович, звезда «Театра», «Маленьких трагедий» и «ТАСС уполномочен заявить». И сразу начал качать права…
Как выяснилось, тот другой Калниньш оказался его родственником, племянником что ли, так он в ультимативной форме потребовал от меня поменять показания, кои я дал бравому латышскому капитану в Талси. От этого, типа, зависит судьба его дорогого племяша, а мне оно ничего не стоит. А Лайма горячо его поддержала — вот для чего ей понадобился приезд в Питер и встреча со мной, а я уж навоображал.
— И каким именно образом я должен изменить свои показания? — поинтересовался я.
— К примеру так — у тебя с Витей случилась ссора на том озере и ты случайно поранил его. А потом испугался и отвёз в больницу. А теперь подумал и хочешь оформить явку с повинной.
— Хочешь, чтобы я с пола срок поднял себе, начальник? — ухмыльнулся я. — Тебе-то понятно, зачем это надо, а мне зачем в петлю лезть, поясни…
И он тут же пояснил — срок я получу условный, он с Лаймой постараются, в латышской полиции у них хорошие связи, а потом будет мне концерт на главной площади Энска с участием всех звёзд, это они тоже сделают. Ну и квартира в Юрмале… не сразу, а через годи, зуб даёт.
— Хорошие условия, льготные, — вслух начал размышлять я, а потом продолжил, — а если я откажусь, тогда что?
— Тогда вот что, дорогой Лётчик, — взяла руль разговора Лайма, — Валдиса всё равно оправдают, мы уж постараемся, а на тебя повесят это дело, но уже с отягчающими обстоятельствами. А там до восьми лет строгого режима.
Вот же блин, подумал я, стоило с этим дерьмом связываться… выручил, называется, Витю, зато геморроя нажил немеряно. А вслух я вот что сказал:
— Мне надо подумать. До завтра, к примеру.
— Думай, торопить мы тебя не будем, — ответил Калниньш. — Только хорошо подумай.
Еда после такой беседы, как вы понимаете, у меня поперёк горла бы встала, поэтому я тут же откланялся и отправился к знойной женщине Аллочке…
* * *
— Чего застыл? — спросила Люба, — наша очередь подошла.
— Извини, задумался, — ответил я и протянул паспорт с билетом в окошко окна регистрации.
Через час мы уже сидели в удобных и комфортабельных креслах широкофюзеляжного лайнера ИЛ-86, ещё не запрещенного к эксплуатации в странах Евросоюза. Места нам в серединке достались, я рядом с проходом сел, а Люба дальше.
— Эх, кино бы какое-нибудь сейчас посмотреть, — помечтал я.
— Вернёмся, так хоть обсмотрись, — одёрнула меня Люба, — у Сани целая гора новых кассет приехала. А здесь куда ты эту кассету вставишь?
Действительно, эпоха жидкокристаллических экранов ещё не началась, лет 10–15 до неё оставалось, а обычный телевизор с ЭЛТ-трубкой тут вряд ли разместится.
— Сколько лететь-то? — спросила Люба.
— Три часа, — ответил я, — вместе со взлётом и посадкой.
— Долго…
— Ничего, скоро обед принесут, так время незаметно и пройдёт.
