Кирилл Лавров - [4]

В одном из некрологов, появившихся сразу же после ухода Кирилла Юрьевича Лаврова, было написано: «Фраза „умер Кирилл Лавров“ звучит странно и воспринимается как некая нелепость или дурная шутка… Когда умирают такие люди, невозможно избавиться от ощущения, что место, которое они занимали в истории и жизни нашей страны, так и останется навсегда пустым. Потому что их просто некем заменить».

Да, это было ощущение на редкость единое и очень горькое. Истинное.

…В октябре 2009 года мы с моей питерской подругой каким-то образом забрели в ту часть Петроградской стороны, которую я знаю плохо. Пообедав в кафе, должны были расстаться до вечера — у нее были дела, а я могла позволить себе праздно побродить по моему любимому городу. Выйдя из кафе, увидела поблизости храм. Прочитала название — «Князь-Владимирский». Я редко захожу в незнакомые храмы, у меня в Питере есть свои, где я ощущаю все то, что и положено чувствовать человеку в храме. Но тут почему-то решила зайти. Поставила свечки, заказала панихиду и остановилась в углу, не в силах сразу уйти. Что-то снисходило в душу, что-то происходило во мне… А что — понять так и не смогла. До тех пор, пока не прочитала интервью Марии Лавровой: «Крестилась я уже в 16 лет. Еще советская власть была в полной силе… В Князь-Владимире меня крестили, и крестная у меня была замечательная: она помогала мне по-настоящему к вере приходить… Она же и родителей моих к церкви приучала: водила их как-то на Пасхальную службу в Князь-Владимир… А с той службы папа с мамой вернулись такие светлые, приподнятые…»

Эта книга была уже задумана, но начать ее я никак не могла, а вернувшись в Москву, поняла, что я получила благословение. Там, в Князь-Владимире, откуда Кирилл Юрьевич Лавров вернулся как-то с Пасхальной службы с Валентиной Александровной, и они ощутили себя просветленными и приподнятыми. Видно, сам Господь Бог привел меня в тот день в незнакомый храм…

И еще одно необходимое дополнение. Когда пишешь книгу о хорошо известном и всеми любимом артисте, неизбежно обращаешься к большому количеству статей о нем, к его собственным воспоминаниям и интервью, стараешься поговорить с близкими ему людьми — конечно, отрадно ощущать себя первой и единственной в каждой своей мысли и в каждом своем слове, но на то он и любимый и известный артист, чтобы написанного о нем скопилось за долгую жизнь много. И, отмечая какие-то очень важные вещи, ссылаешься на то и на тех, кто были до тебя, с благодарностью, а иногда и в полемическом задоре. Это естественно, и только откровенный недоброжелатель может назвать твой труд компиляцией. Но есть целый ряд поклонников, считающих, что они и только они имеют право говорить и писать об этом артисте — у них, как правило, любая чужая мысль вызывает раздражение, несогласие, желание трактовать ту или иную роль, тот или иной жизненный эпизод по-своему. Спорить с ними — бессмысленно, оглядываться на них — глупо, думать о том, что они скажут по поводу твоей работы, — пошло. Поэтому просто надо писать, писать с ощущением, что ты отдаешь долг — долг памяти, благодарности, любви. Каждый отдает его, как умеет…

Итак, в некотором царстве, в некотором государстве жил-был удивительный Человек и удивительный Артист…

Глава первая ОЛЬГА. ЮРИЙ. КИРИЛЛ

Сведения о своей родословной Кирилл Юрьевич Лавров собирал кропотливо и с подлинной любовью. С годами он проявлял все больший интерес к своим корням, основательно «заразив» генеалогией дочь Марию. Впоследствии отец и дочь уже вместе увлеченно отыскивали и пытались как-то систематизировать, собрать в единое древо разветвленные побеги родословной, в которой, по словам Кирилла Юрьевича, легко запутаться — так много сложных линий сходятся и расходятся в ней.

Его дед по отцовской линии Сергей Васильевич Лавров был из разночинцев, происходил из семьи провинциального стряпчего Василия Ивановича Лаврова, проживавшего в городе Егорьевске Рязанской губернии. После окончания четырехгодичной церковно-приходской школы тринадцатилетний Сергей уехал в Петербург, поступил в гимназию, которую окончил с золотой медалью, а затем в Петербургский университет сразу на два факультета, которые тоже закончил блестяще — с золотой и серебряной медалями. Сергей Васильевич свободно владел греческим, латинским и французским языками, превосходно знал русскую и зарубежную литературу, любил музыку, особенно оперную, и был завсегдатаем Мариинского театра. Он стал директором гимназии Императорского человеколюбивого общества, где старались опекать детей-сирот, детей недостаточно обеспеченных материально офицеров русской армии и просто детей бедняков. «Человеколюбивость» была не просто словом в названии гимназии, но и сутью, смыслом ее деятельности — Сергей Васильевич как директор очень много времени отдавал своему детищу, ставя перед преподавательским составом в качестве главных не только образовательные, но и воспитательные задачи. При этом он всегда отклонял просьбы влиятельных и состоятельных родителей о приеме в гимназию их сыновей, считая, что это ограничит число мест для тех, кто не может платить за обучение. Убежденный монархист, Сергей Васильевич не принял Октябрьскую революцию и отправился в эмиграцию. Его жена Елизавета Акимовна (она была дальней родственницей великого Л. Собинова) и дети, дочери Елизавета и Ольга, сын Юрий остались в советской России — бабушка Кирилла Лаврова категорически отказалась покинуть страну. Она не мыслила своей жизни за пределами родины… Так семья раскололась — навсегда!.. Впрочем, от Сергея Васильевича порой приходили письма, но, вероятно, в какой-то момент он понял, что это становится небезопасно для его жены и детей, и в 1930-е годы переписка прервалась.