Кир - [9]
Страшный вопль раненого зверя вырвался из меня и кубарем прокатился по всему периметру каземата.
– Не орать, не люблю! – грозно осадила меня Надежда Авелевна.
Кажется, я все-таки закричал и задергался из последних сил, от чего пиджачок затрещал и расползся по швам – и я полетел в тартарары…
16
– Слава Богу, живой! – непривычно по-доброму прозвучал голос матери моей.
Едва я открыл глаза – она положила мне руку на грудь и попросила не волноваться, а тихо лежать, как лежу.
– Сынок, будешь жить! – интригующе пообещала она.
Между тем мое тело, казалось, кричало от боли – совсем как после смертельных сражений на берегу Сучара-ручья.
«Сынок… будешь… жить…» – повторял я про себя, почти осязая на вкус языком каждую буковку слова: ж-и-т-ь…
Неожиданно я обнаружил себя лежащим на матраце с подушкой (чего прежде со мной не случалось) и укрытым старой солдатской шинелью.
В воздухе витали запахи щей на сальце с обжаренным луком.
Поистине, мне снились сны – один фантастичней другого!
Наконец, в слабом утреннем свете, нечетко, на фоне решетки я различил мать мою, задумчиво что-то помешивающую ложкой в старом, помятом солдатском котелке времен Первой мировой войны.
– Вот доварю, и поешь! – наконец, долетел до меня шепоток, подобный ласковому дуновению ветерка.
Четыре насквозь прозаических слова – «вот!» «доварю!» «и!» «поешь!» – прозвучали сонетом.
Удивительные на слух слова: щец на сальце с поперченным лучком, капусткой квашенной, морковкой, лавровым листком и чесночком – протекали в меня, не встречая препятствий.
– Уж поверь, таких щец ты еще не едал! – стоя ко мне спиной, мелодекламировала она, призывно почмокивая губами.
– Ну чего, оклемался малец? – послышался хриплый, до боли знакомый голос.
– Не убили, спасибо, товарищ Каинова Надежда Авелевна! – процедила сквозь зубы мать моя.
И тут же мне вспомнились жуть и кошмар, пережитые мной этой ночью в Детской комнате № 13.
«Так то был не сон, и она мне не снилась, а существует!» – подумалось мне.
– Так били не до смерти, до полусмерти! – как будто расстроилась генерал.
– Гляди, если что! – погрозила ей мать моя.
– Как просила – так били! – как мне показалось, с обидой и некоторой толикой сожаления повторил хриплый женский голос.
– Не дай Бог помрет – ворочу с того света! – произнесла мать моя, впрочем, без пафоса.
– Немногих, однако, встречала оттуда! – заметила вскользь генерал.
– Тут случай такой… – начала было мать моя и умолкла. – Тут случай особый… – сказала и стихла; как будто утратила нить или забыла слова.
«О ком это они говорят? – безуспешно гадал я, взирая на женщин. – Неужели обо мне?»
– Да живой, говорила, не помер! – должно быть, заметив мой взгляд, обрадованно закричала Каинова Надежда Авелевна, на сей раз представшая в образе старшины сверхурочной службы Министерства внутренних дел СССР.
– Пробудился, сынок! – наконец, обернулась ко мне лицом…
17
О, лучше бы я не проснулся тогда и лучше бы мне было не видеть ужасный татарский нож, что торчал по самую рукоять в левом глазу матери моей!
Тут я заново, можно сказать, пережил поистине чудовищное убийство моего любимого друга Галимуллы и также необъяснимое ранение матери моей.
Какие-то факты я, может статься, и преувеличил.
К примеру, Детскую комнату № 13 я поначалу воспринял в Дантовом, если можно так выразиться, освещении – тогда как на деле она представляла собой типичную камеру пыток для провинившихся подростков.
Невероятная генерал Каинова Надежда Авелевна по пробуждении оказалась старшиной милиции и происходила, насколько я понял, из одних мест с матерью моей, а гигантский трон красного дерева, на котором она демонически доминировала, был обыкновенным крашеным стулом.
В остальном я, надеюсь, не отдалился от буквы документального повествования…
Кормили они меня в четыре руки – я едва успевал открывать рот.
Наконец, насытившись щами, я откинулся на подушку и зажмурил глаза.
Нож в левом глазу матери моей торчал, как упрек и напоминание о том, что мне хотелось забыть.
Я всего ожидал в ту минуту – только, однако же, не того, о чем она мне поведала…
18
Но прежде она проводила за дверь старшину-генерала и лишь потом, помолчав, завела леденящую разум историю…
19
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!» – когда-то воскликнул великий Шекспир и повторился: есть!
Отсюда, из камеры датской тюрьмы, где я в муках и скорби пишу эти строки, он мне представляется милым романтиком, так и не изведавшим истинных, а не придуманных трагедий.
Скорее Данте – не Шекспир – живо вспоминался мне на всем протяжении материнского повествования:
«…Трехзевый Цербер, хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной. Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки; Он мучит души, кожу с мясом рвет.
А те под ливнем воют, словно суки; Прикрыть стараясь верхним нижний бок, Ворочаются в исступленье муки»…
Мне так все и виделось: разверстые небеса и падающие на землю громы и молнии, смерчи, ветра, ураганы, тайфуны, тонущие в сере и пепле города и веси, ревущий в беспамятстве скот и люди, тщетно молящие о пощаде…
20
Начала
В первом акте между Мужчиной и Женщиной случилось все, или почти все, что вообще может случиться между мужчиной и женщиной.Но дальше они превратились в людей. С болями, страстями, проблемами.Он, достигнув физической близости с Нею, желает открыть Ей всю душу и открывает. Она, подарив Ему всю себя, не может понять, чего ему еще надо?..
Место действия: у фонтана случайных и роковых встреч, в парке нашей жизни. Ночь. Из гостей через парк возвращается семейная пара, Туся и Федор. Федор пьян, Туся тащит его на себе. Он укоряет ее, что она не понимает поэта Есенина и его, Федора.Тут же в парке нежно и пылко обнимаются двое влюбленных, Оличка и Лев Кошкин (Ассоциация со Львом Мышкиным из «Идиота» Ф.Достоевского.)Тут же обнаруживается муж Олички, Электромонтер. Оказывается, он ее выслеживаетТут же возникают три хулигана: они выясняют отношения из-за собаки.Персонажи вступают друг с другом в сложные, сущностные взаимоотношения, на фоне бытийного бреда и уличных драк пытаются докопаться до самого дна гамлетовских ям: как и для чего жить? Кого и за что любить? И т. д.
Трагифарс для двух актеров. В трех частях. Старый профессор-литературовед, последователь Льва Толстого, собирается в поездку. Лезет в старый комод за носками, случайно находит пожелтевшее от времени любовное письмо, написанное его жене 50 лет назад. В то время, когда он был на войне, в то время, когда они потеряли единственного сына. Он оскорблен, Он требует от Нее объяснений, Он хочет уйти от Нее…
Ни сном ни духом не помышлял о судьбе литератора. Но в детстве однажды проиграл товарищу спор, элементарно не сумев написать четырех строчек в рифму. С тех пор, уже в споре с собой, он сочинял стихи, пьесы, романы. Бывало и легко, и трудно, и невыносимо. Но было – счастливо! Вот оно как получилось: проиграл спор, а выиграл Жизнь!
«Иван и Сара» — пьеса о двух сумасшедших — немолодых русских актеров, — опрокинутых в новые обстоятельства жизни — в эмиграцию. В израильскую жизнь с ее древней героикой и современной эротикой смогут вписаться люди новые, полные сил, не знающие страха. Но как в нее вписаться двум немолодым репатриантам из России, мыкающимся на обочине этой чужой реальности, пронизанной солнцем и автоматными очередями? Они очень надеются, что их увидят и оценят коллеги из израильских театров. Нет денег, нечего есть и нечем платить за квартиру; сын служил в армии и куда-то исчез; они его ищут по всей стране и в чужой стране, без языка, они на дому репетируют сценки из спектаклей, в которых они когда-то играли… — несмотря ни на что.Пьеса посвящена особой, несгибаемой, вечной людской особи — Артистам.«Иван и Сара» — диалог любящих душ за мгновение до разрыва.
Тюрьма на севере штата Нью-Йорк – место, оказаться в котором не пожелаешь даже злейшему врагу. Жесткая дисциплина, разлука с близкими, постоянные унижения – лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться юным заключенным. Ори Сперлинг, четырнадцатилетняя балерина, осужденная за преступление, которое не совершала, знает об этом не понаслышке. Но кому есть дело до ее жизни? Судьба обитателей «Авроры-Хиллз» незавидна. Но однажды все меняется: мистическим образом каждый август в тюрьме повторяется одна и та же картина – в камерах открываются замки, девочки получают свободу, а дальше… А дальше случается то, что еще долго будет мучить души людей, ставших свидетелями тех событий.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Повести, вошедшие в эту книгу, если не «временных лет», то по крайней мере обыденного «безвременья», которое вполне сжимаемо до бумажного листа формата А4, связаны между собой. Но не героем, сюжетом или местом описываемых событий. Они связаны единым порывом, звучанием, подобно тому, как в оркестре столь не похожие друга на друга альт и тромбон, виолончель и клавесин каким-то немыслимым образом находят друг друга в общей на первый взгляд какофонии звуков. А еще повести связаны тем, что в каждой из них — взгляд внутрь самого себя, когда понятия «время» не существует и абсолютно не важна хронология.