Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь! - [39]

В глубине двора, под шелковым балдахином, в резном кресле, как на троне, восседал почтенный Тай. Его белые, пухлые руки покоились на расшитых подушках, кончики пальцев исчезали в тонких, длинных, раскинутых веером футлярах-трубках. Маленькие, заплывшие глазки глядели так же настороженно, как глаза деревянных драконов. Предлинные ногти тухао были предметом его особой гордости. Ни у кого в округе не было таких ногтей. Сгибая в суставах пальцы и вывернув ладони, он мог кончиками ногтей доставать свои локти. Это было основное его занятие. Крестьяне на его землях растили рис, тухао отращивал ногти. Причуда помещика не позволяла ему пользоваться руками, его кормили и одевали слуги.

Чан пал на колени, подполз к балдахину и почтительно изложил тухао свою просьбу.

— А, так это твоя негодная мать умерла, не вернув мне десять пинь риса! Я предупреждал ее, что долги нужно платить. Теперь ее долг перейдет на тебя. Неси мне рис, и после этого поговорим о земле.

Но откуда было взять Чану десять пинь риса? Он еще два дня прожил в землянке рыбака и вернулся в Маньчжурию. Вот когда вспомнились Чану рассказы о русских крестьянах, которые отняли землю у своих тухао

Тогда Чан и встретился еще раз с солдатом Ма-пинем… Это было в маленьком старом городке, обнесенном крепостными стенами с глиняными неуклюжими башнями. Раз ночью Ма-пинь зазвал его в покинутую фанзу, одиноко стоявшую на окраине города. В черной непроглядной ночи земля была словно залита жидкой тушью. В небе мерцали сложные иероглифы звезд, и от этого ночь на земле казалась еще темнее.

На глиняном полу, прислонившись к стене, сидели невидимые люди. Судя по огонькам, которые вспыхивали светлячками в их трубках, вдоль стен сидело человек десять. Они называли себя Красными Мечами. Старшим, вероятно, был Ма-пинь. Он сказал, что арестованных собираются казнить через два дня, — значит, не позже как завтра надо напасть на тюрьму. Спросил, сколько имеется оружия. Кто-то ответил из темноты:

— Тридцать шесть винтовок и столько же дробовых ружей. Остальные будут вооружены мечами и пиками. Кроме того, бондарь сделал две деревянные пушки.

— Они стреляют? — спросил Ма-пинь.

— Да, конечно. Хромой Хо Цзян выжег стволы из сосны и обтянул кожей Можно стрелять камнями и кусками железа.

— Тогда завтра в полночь собираемся там, где договорились, — сказал Ма-пипь. — Нападаем одновременно на тюрьму и уездный ямынь

Но выступление Красных Мечей не состоялось — арестованных казнили на другой день у городских ворот. С тех пор Чан не встречался с Ма-пинем.

События последних месяцев промелькнули в памяти Чана, пока он стоял в толпе перед казарменными воротами. Теперь Ма-пинь глядел на Чана застывшими, неузнающими глазами.

Уже вечерело, когда трое солдат вошли в обширный, утрамбованный, как в фанзе, казарменный двор. В углу двора на столе из неструганых досок, на котором обычно чистили оружие, несколько солдат, разложив стопки цветной бумаги, клеили фонарики, веера, цветы, трещотки, которые сбывали потом мелким торговцам. Это был добавочный заработок к солдатскому жалованью.

Бросив под нары добытые припасы, солдаты уселись за еду, которую оставили им от обеда, — за холодную чумизу, сдобренную бобовым маслом. Потом легли отдохнуть на матрацах, из которых торчала перетертая старая солома. Наступил вечер. Солдаты потянулись в помещение, одни садились играть в карты, другие укладывались спать. Зажглось электричество — три лампочки на всю длинную казарму, уставленную солдатскими топчанами. Чан спросил Ян Си-паня:

— Так ты дашь мне немного денег?

— Уж ладно, как договорились… За каждый месяц — десятую долю. Пора спать, скоро гиринский пройдет.

У солдат в казарме не было часов, и они определяли время проходящими поездами — утром, после рассвета, их будил поезд, проходивший на север, в десять вечера из Гирина в Мукден и дальше на юг грохотал скорый. Северные казармы находились в нескольких километрах от города, совсем рядом с полотном железной дороги.

Ночь была тихая, ясная, только что народившийся зеленоватый месяц не мог рассеять густой темноты. Вдруг ночную тишину разорвал глухой взрыв где-то недалеко от казармы. Солдаты прислушались. Все стихло, но вскоре раздались редкие винтовочные выстрелы, будто кто-то колотил в запертую дверь.

— Опять у японцев ночные маневры, — сказал кто-то, приподнявшись на парах.

В это время появился гиринский поезд. Своим грохотом он заглушил выстрелы, но, когда поезд прошел, выстрелы послышались снова, и тут оглушительный грохот потряс казарму. Взрыв сопровождался багровой вспышкой — тяжелый снаряд упал во дворе, и несколько осколков влетело в казарму. Полураздетые, босые солдаты кинулись к выходу, не успев даже захватить винтовок. На улице свистели пули, летящие из темноты со стороны железной дороги. Затараторили пулеметы. С криками «Банзай!» к казармам приближались японские солдаты.

Вот, собственно говоря, и все, что произошло под Мукденом 18 сентября 1931 года. Но события эти объяснялись потом по-разному, в зависимости от того, кто их излагал.

В Северных казармах размещалась китайская дивизия в составе около десяти тысяч штыков. Командовал ею генерал Ван И-чжо. Когда началась стрельба, дежурный по штабу позвонил генералу и доложил, что рядом с казармами происходит что-то неладное.