Киномания - [37]

— Чипси, я бы хотела встретиться с Юргеном. Ты нас познакомишь?

— С удовольствием! Как только закончим здесь.

— Вот что я тебе скажу, — ответила Клер, — Пусть Шарки сам с тобой решит все эти дела по Джерри Льюису. Как ему нравится. Он в таких вещах разбирается лучше меня.

— Хорошо, если тебя это устраивает.

Потом, повернувшись ко мне, она сказала:

— Помоги-ка Джерому погрузить эти коробки, — Я недоуменно взглянул на нее, но она в ответ только угрожающе подтолкнула меня в сторону Джерома, — Это длинное кино. Ему нужна помощь.

Я понятия не имел, с какой стати должен помогать Джерому, а Джером не выказывал ни малейшего желания получить помощника в моем лице. Но после еще одного, на сей раз более категоричного, тычка и произнесенного вполголоса «пошел!» я подчинился, хотя и чувствовал себя ребенком, которого мамаша отсылает подальше, чтобы не мешался под ногами. Я решил, что Клер просто по каким-то причинам не хочет, чтобы я присутствовал. Подобрав одну из коробок, которая не уместилась на тележку Джерома, я побрел следом за ним.

— А когда закончишь, найдешь меня наверху, — крикнула мне вслед Клер.

Глава 5 Похищение «Детей райка»

Когда я нашел Клер, она находилась в небольшой, все еще относительно трезвой группке, собравшейся в углу застекленной веранды. Оттуда открывался вид на бескрайний посеребренный луной океан, но это никого не волновало. Клер и все остальные собрались вокруг Чипси и изящно одетого молодого человека, который возлежал подле него на огромной подушке, — Юрген, как я догадался. Он был бледнолиц и худ до невозможности, на голове — высокие волны нордических кудрей. И на самом деле, как и говорил Чипси, несколько шрамов, а точнее, один видимый шрам, расположенный точно под левой скулой. Хотя на лице его замерло пустое, скучающее выражение, он, казалось, с большим вниманием слушал то, что говорила Клер, время от времени изображая на лице вежливую судорогу.

Я бесшумно направился в сторону Клер и, заняв свое место на краю группки, уже через считанные секунды вошел в тему — беседовали о раннем немецком кинематографе. Я не раз слышал, как Клер рассуждала на эту тему, но сейчас она решительно была непохожа на саму себя. Совсем другой тон — такой спокойный, размеренный. Такой… уважительный. Она объясняла свои слова с величайшим терпением. И слушала. Слушала и вежливо кивала. Так Клер никогда себя не вела.

Потом я услышал голос Юргена.

— Но ведь этот тип — Кракауэр, он же настоящее дерьмо.

И Клер в ответ:

— Правда? Вы так считаете?

И Юрген:

— Его, несомненно, наняли евреи.

После таких слов можно было ждать, что Клер растерзает его, как волк ягненка. Зигфрид Кракауэр был одним из немногих теоретиков кино, к которым Клер питала хоть какое-то уважение. Я слышал, как она несколько раз со страстной убежденностью защищала его работу «От Калигари до Гитлера», словно сама ее написала. Такие комплименты в устах Клер были большой редкостью.

Главная мысль Кракауэра состояла в том, что немцы времен Гитлера чокнулись под воздействием кино. После окончания Первой мировой войны страну, придавленную поражением, затопил поток фильмов, которые действовали на уязвленную психику как болезнетворные микробы. Начать с «Кабинета доктора Калигари»^{102} — фильма о безумии и убийстве, где отсутствовали всякие границы между здравомыслием и сумасшествием. Получивший всемирное признание и отнесенный к высокому искусству, он вместе с множеством других питал немецкое подсознание нездоровыми персонажами вроде оборотней, черных магов, вампиров. Кроме того, фильмы этого периода навязчиво возвращались к гипнозу. Снова и снова на экране появлялись сумасшедшие доктора и изощренные преступники, которые погружали беспомощных жертв в гипнотический сон и заставляли их совершать отвратительные вещи. Несомненное предчувствие нацизма — считал профессор Кракауэр. Такие фильмы отравили душу нации образами одержимой злом силы. Наконец появился Der Führer[16], который, как и злобный гипнотизер Калигари, околдовал публику и превратил ее в армию зомби-убийц.

Клер нравилась эта мысль. Она полагала, что этим воздается должное странному психологическому влиянию кинематографа на современный мир, его необычайной способности очаровывать и прельщать. Она верила, что Кракауэр сражается за глубоко этическое объяснение этого влияния. Я видел, как она однажды набросилась на кого-то, кто осмелился назвать достоинства книги Кракауэра несколько преувеличенными. «Как можно преувеличивать опасность мышьяка?» — в штыки встретила она это утверждение. Но вот теперь она сидит тихоня тихоней, а какой-то наглый иностранец поливает грязью работу, которой она от души восхищается.

Что же тут происходит?

В ответ на замечание Юргена относительно евреев Клер только улыбнулась (правда, не без горечи) и сказала:

— Ну, это вам лучше обсудить с Чипси. Он лучше меня знает. Что скажешь, Чипси? Ваши финансируют профессора Кракауэра?

Чипси, раскрасневшийся от выпитого, испустил смешок, отводя вопрос Клер.

— Кларисса, я не понимаю ни слова из того, что пишет этот человек. К тому же все, о чем вы говорите — а ты, дорогая, говоришь об этом так замечательно, — седая древность. Моя жизнь, чтобы ты знала, целиком принадлежит созидательному настоящему. Вы не согласны, Юрген? Искусство не должно ограничивать себя рамками чисто политической злободневности.