Кино, вино и домино - [8]

Например, звонила с текстом:

– Олюсик, малыш, сейчас пришлю за тобой водителя! Я приготовила обалденный обед и хочу его съесть вместе с тобой!

Переться есть обед на Рублевку было, конечно, некогда. От этого Ольга, с одной стороны, ощущала себя виноватой, с другой стороны – любимой. Точно как с мамой. Вот и сейчас идти по самолету с занятыми орехами руками было крайне неудобно, поскольку швыряло из стороны в сторону. Но если бы Ольга не подставила ладошки, Наташа просто просыпала бы их на пол. Она была из тех, кто безапелляционно кормит тех, кого поймает. Едой, новостями, проблемами, собой.

Ольга нашла глазами того самого вихрастого мальчишку. Он сидел в хвосте и смотрел фильм по монитору. Подошла, протянула орехи. Половину тут же схватил маленький трогательный очкарик, сидевший рядом. Парни набили рот орехами, не сказав «спасибо», и снова уставились на экран.

«Госпитальный синдром, – подумала Ольга. – Практически как у рублевских…»

– А вы даже фильм можете смотреть на итальянском?

– А все понятно! – сказал очкарик. – Это ж про мафию. Мы же к ним едем.

– К мафии? – засмеялась Ольга.

– Я не вру! – обиженно ответил очкарик. – Дядя Феручио работает в мафии. Он там самый главный!

– Трепи больше! – Вихрастый с набитым ртом бросил в него орешком. – Самый главный – дядя Эмильяно. Когда я вырасту, он меня возьмет в мафию! Он обещал! И к тому же у него одни дочки!

Ольга потрепала их по волосам и вернулась на свое место читать западный экологический журнал.

* * *

На таможне образовались две очереди. Левая – из галдящих детей; правая – из пьяных фестивальцев. За таможней детской очереди стояли и что-то выкрикивали несколько итальянских мужчин. Дети махали им руками и отвечали по-итальянски. А тот самый крохотный очкарик, шустро прошедший контроль, бросился на руки здоровенному детине с криком:

– Бонджорно, Феручио!

А тот поднял его мохнатыми лапищами и прижал к себе бережно, как девочки прижимают куклу, в глазах у него чуть не появились слезы, и он закричал:

– Васка! Васка! Финалменте!

И Ольге стало стыдно от того, что этих выброшенных родителями русских детей согревают итальянцы. Вспомнила слова «Васки»: «Дядя Феручио работает в мафии. Он там самый главный!»

И даже привстала на цыпочки, чтобы разглядеть главного мафиози. Но была разочарована – здоровенный, простецкий, пузатый, лысоватый, небрежно одетый итальянский работяга.

Написала мужу, дочери и сыну эсэмэс: «мы сели». Получила в ответ от мужа: «где таблетки для посудомоечной машины?», от дочери: «отдохни от нас немножко», от сына: «а мы тут у сереги тяжеляк слушаем».

По багажной ленте поехали чемоданы, старшие детдомовские девочки выхватывали их с радостным визгом и отдавали Феручио и его помощникам. А маленький очкарик стоял вплотную с ним и показывал всем своим видом, что это его Феручио, и сейчас он разберется с чемоданами, и станет совсем его, и только его.

Наташа никак не могла найти две свои сумки, взятые кроме чемодана. Ольга почему-то вспомнила, как их с Лизой Золотовой привели на экскурсию в холодильник дома Сестер Бери на Рублевке, где в комнате метров двадцать рядами висели шубы и на стеллажах стояли тонны кремов и шампуней.

– Можно, я здесь буду жить? – схохмила Лиза. – Я тогда подольше сохранюсь…

У Ольги была всего одна норковая шуба, подаренная мужем на сорокалетие. И эта шуба могла бы прочитать жильцам холодильника лекцию о настоящей жизни, потому что в отличие от них была очевидицей, соучастницей, а то и подстилкой стольких горячих историй.

И с каждой историей хорошела вместе с хозяйкой. Как известно, меха, жемчуга и женская грудь быстро вянут, если к ним никто не прикасается. Сестры Бери вяли. Стеллажи кремов и пахота косметичек были бессильны.

Ольга представила, как они собирали чемоданы на разных этажах своего пустого холодного замка, чтобы выпендриться друг перед другом. Потому что больше никого не интересовала дорогая коллекция нового сезона на шестидесятилетней даме в центнер весом.

Даша складывала на втором этаже черную коллекцию с массивными украшениями в дорогих футлярах; Наташа на первом – бело-розово-голубой китч, предательски подчеркивающий ее несвежесть.

Ольге стало жалко Наташу, попершуюся с этой коллекцией. Та никак не могла погрузить найденные сумки на тележку, а после операции на глазах ей нельзя было поднимать тяжести. Потребность выпендриться перед сестрой была мощнее страха отслоения сетчатки.

Ольга отняла у Наташи одну сумку. Она понимала, что шестьдесят – это так же, как пятьдесят, только немного больше. Потому что ей в этом году стукнуло 50, и когда она произнесла вслух «мне шестой десяток», то хохотала как сумасшедшая. И теперь при каждом удобном случае начинала фразу:

– Прошу учесть, что мне шестой десяток!

Особенно развлекало и заводило это ее тридцатилетнего любовника. Он прикалывался:

– Давай быстрее займемся инцестом, а то меня жена дома ждет и холку намылит! Я – простой торговец недвижимостью, а ты – древняя богиня воды, раздвигающая мои горизонты…

Он был милый парень и появился после того, как Ольгин муж изобразил уход к двадцатилетней цыпочке, решившей, что у него есть деньги, но быстро отвалившей, разобравшись. Выяснялово в семье кончилось бескровно. Ольга терпеливо объяснила взрослым детям, что мужской климакс – объективно тяжелое явление, требующее такта и бережности.