Киндер-сюрприз для зэка - [15]

Та же история повторилась и теперь. Птица помылась одной из первых, после чего принялась за стирку. Дело было недолгим, так как вещей у Птицы было немного, всего-то: блузка, украшенная кружевами, срезанными Птицей со старых занавесей из актового зала, да кое-что по мелочи, так: трусы, колготы, майки. Птица намеревалась с этим разделаться побыстрее, чтобы успеть подкатиться к Тамараке, которая несомненно оставит кого-то дежурить по этажу во время предобеденной лекции по санитарии и гигиене. А остаться в корпусе, вместо того, чтобы сидеть в переполненном зале и слушать скучнейшие нотации какого-то доктора, улыбалось ей значительно больше.

Сейчас, медленно ступая босыми ногами по кафельным плиткам пола и высунув от напряжения кончик языка, Птица шла к своим сложенным кучкой вещам, держа на вытянутых руках тазик, полный горячей воды, над которой поднимались лёгкие облачка пара. Внезапно за её спиной послышался какой-то шум, диссонировавший с общей картиной многоголосого гула и плеска воды. Кто-то из девчонок пискнул, но Птица не обратила на это внимания, поглощённая тем, чтобы не плеснуть себе на ноги кипятком из таза. Она благополучно добралась до места, поставила свою ношу на, заблаговременно отвоёванный, низенький табурет, распрямилась и лишь тогда обернулась посмотреть, что происходит.

Трое девчонок со старшей группы под предводительством Тоньки Потеряхиной освобождали для себя душевые кабинки от тех, кто там находился. Жанка уже вылетела оттуда и сейчас стояла, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, и тихонько ругалась, потому что она только-только успела намылиться с ног до головы, и сейчас мыльная корка стягивала её тело, щипая кожу. Перед ней гордо плескалась в своей кабинке Наташка Дядюра, которую старшие девчонки поблажливо не трогали, относясь к ней, как к «мелкой», но своей.

Сама Потеряхина была, как бы, увеличенной копией Наташки. И фигурой, и голосом, и манерой говорить она демонстрировала, во что превратится Дядюра через пять лет. Вот только характер у неё был ещё более сволочной, хотя Наташка, в общем-то, имела все шансы догнать её и в этом. А может быть и перегнать.

Тоньке было пятнадцать лет, и она дотягивала свой последний год в интернате. Её боялись и слушали все девчонки старшей группы, не говоря уже о младших. Для них Потеряхина была властью в первом лице, гораздо главнее чем Гальюн, завуч Юлия Владимировна или, даже, сама «баба Лида» — директор интерната Лидия Ивановна. Потому, что Тонька стояла ближе к ним и могла сделать с любой из девочек всё, что угодно. В глубине души многие её ненавидели, но заискивали перед ней все — тех, кто отказывался подчиняться, Потеряхина избивала собственноручно при поддержке девчонок своего «круга». Чаще всего в ход шли свёрнутые в жгут мокрые полотенца, которые, не оставляя внешних следов, травмировали внутренние органы. Когда, после таких «разборок», несколько малолеток попали в «спецуру», положение Тоньки упрочилось навсегда и стало незыблемым, как стены интернатовских корпусов. Желающие спорить с Потеряхиной испарились, и большинство молча склонили головы. Даже Шнур, то есть Колька Шнурков, «авторитет» мальчишеской половины их заведения, происходивший из потомственной семьи уголовников-рецидивистов и уже начинавший раскручивать свои дела в городе, держался с Тонькой почти на равных, признавая тем самым её хватку.

Многие из вновь прибывших удивлялись, каким образом Тоньке удавалось вывернуться, чтобы не попасть под спецкомиссию и не загудеть в «восьмёрку» возле Барановки. Именно там находилась областная школа-интернат № 8, где содержались подростки, совершившие правонарушения средней и крупной тяжести. Птица и сама раньше не задумывалась над этим. Но, в последнее время у неё начало тлеть подозрение, что все их учителя и воспитатели, во главе с «бабой Лидой», были прекрасно осведомлены о том, что вытворяет Тонька, и что на самом деле произошло с девчонками, угодившими в больницу. Просто им было выгодно иметь ещё один рычаг управления своими воспитанницами. Послушный и надёжный рычаг в лице Тоньки Потеряхиной.

Дядюра уже закончила мыться, но продолжала плескаться под душем, с торжеством поглядывая на, приплясывавшую перед ней, намыленную Жанку и других девчонок, которых подруги Тоньки выгнали из кабинок. Вдоволь потешив своё самолюбие, она наконец царственно вышла, небрежно бросив при этом:

— Ладно, заходите, кто хочет.

Торжественность момента оказалась несколько смазана тем, что при этом Натаха поскользнулась на мокром полу и чуть было не загремела на глазах у столпившихся одногруппниц. Она судорожно взмахнула руками, словно собираясь взлететь, выгнулась в одну, а затем в другую сторону и чудом удержала равновесие, ухватившись за край оказавшегося рядом умывальника. Кто-то из девчонок громко хихикнул, но тут же замолчал, опасаясь получить по шее.

Дядюра сделала вид, что ничего не услышала, но багровая краска расползлась по её щекам, стекая вниз, на грудь, неровным полукругом. Она осторожно шагнула раз, затем второй по направлению к Тоньке, которая намыливала мочалку, с усмешкой глядя на неё. По лицу Натахи было видно, что она мучительно ищет, что могло бы отвлечь внимание присутствующих от сцены, которая выставила её в смешном виде.