Киллер с пропеллером на мотороллере - [2]
— Знаешь, Бимуля, никакая я не убийца. Слышишь?
Собака согласно заурчала и заерзала, подталкивая меня к стене, чтобы поудобней развалиться на моей же кровати.
— Я киллер! Это намного точнее. Ну-ка, попробуем на слух… Киллер… киллер… киллер…
Да, это звучало куда приятней. Что-то такое стильное. Киллер с пропеллером на мотороллере… Прямо как в заграничном детективе. Может, мне заделаться киллером-профессионалом?
— Как ты думаешь, Бимуля? Будем получать заказы. Ты выслеживаешь, я исполняю. Что, не веришь? Ну и зря. Ты просто не видела, как я замочила тех троих алкашей в доме 7а по улице Партизана Кузькина. Или 76?.. Короче, партизан Кузькин мною бы точно гордился. А оперуполномоченный Знаменский? Даже пикнуть не успел. Только глазками поморгал. А Миронов из стройотряда? Этого вообще — на расстоянии! А эпоха? Замочить целую эпоху — каково? Это тебе не столбики обнюхивать!.. Слушай, кончай толкаться, сучка ты этакая! Вообще уже к стенке прижала! Бима! А ну, брысь с кровати!
Я столкнула зарвавшееся животное на пол, и в отместку собаченция тут же принялась ходить кругами, с хрустом потягиваться, пронзительно повизгивать, оглушительно зевать и всячески давить мне на психику, требуя прогулки. Пришлось встать, одеться и так, немытой-нечесаной, вести Биму на улицу, где эта зараза, конечно же, крепилась и терпела со своей нуждой до последнего, чтобы максимально оттянуть наше возвращение домой, к умывальнику, зубной щетке и чашке кофе.
Потом я снова завалилась спать и проснулась от восхитительного запаха — вернувшаяся с работы мама варила обещанный бульон. Мы поели и уселись на диван смотреть старые фильмы про Максима, которые шли подряд по случаю кончины эпохи. Так, незаметно, от Чиркова к Кадочникову и Крючкову пролетели выходные.
Брежнева хоронили в понедельник, и все сидели у телевизоров, так что в лабораторию я ехала в совершенно пустом трамвае. Киллеры не знают угрызений совести, но, глядя на траурные портреты с бровастым лицом, я не могла отделаться от чувства вины. Ведь я не собиралась убивать этого старика: лично он не сделал лично мне ничего плохого. Когда я выкрикнула это свое смертоносное «Сдохни!», оно было адресовано не ему, а гадостной эпохе, которая перебила всех настоящих мужчин, а уцелевших превратила в ничтожества. Возможно, что и сам он был всего лишь жертвой, как мой никчемный Лоська. Возможно, он был добрым человеком и желал другим только счастья. Я хотела убить эпоху, а убила его. Наверно, она только на нем и держалась, эта жуткая тварь — на этом трясущемся, шамкающем, недалеком старикане. Тоже мне, опора… А с другой стороны, на чем же еще ей было держаться — ведь лучших она давно уже истребила.
В лаборатории работал телевизор и было непривычно много народу. Редкий случай: пришли почти все, хотя не выдавалось ни аванса, ни получки.
— Сашенька, ну где же вы ходите? — приветствовал меня Троепольский. — Давайте к нам! Тут такое представление! Коллективный просмотр по всем рабочим подразделениям. Руководство специально телевизоры выделило, представляете?
— А чего не выделить? — мрачно проговорил Ди-мушка. — Генсеков-то нечасто хоронят. С предыдущего, считай, почти тридцать лет прошло.
— Тогда телевизоров еще не было, — заметила Зиночка, самая старшая в лаборатории.
— Были, но не у всех, — возразил Троеполь-ский. — У деда, к примеру…
— Троепольский, хватит, — необычно грубо перебил его завлаб Грачев. — Надоело слушать про твоего деда-посла. Тут конец эпохи, а вы…
Грачев был заметно пьян и бледен, жидкие волосы встрепаны, галстук сдвинут набок, Троепольский сочувственно причмокнул губами и не стал возражать. На экране под траурную музыку плыл хорошо знакомый профиль невинно убиенного мною генсека. Отчетливо чернели знаменитые брови. Отделанный кокетливыми рюшечками гроб тащили шестеро совершенно одинаковых полковников в красных повязках. Полковники прижимались к гробу щекой, уставив под одинаковым углом околыши низко надвинутых фуражек. Втиснувшись между ними и наверняка сильно при этом мешая, семенили старшие члены Политбюро. Первым шел Андропов.
— А вы мне не верили! — торжествующе проговорил Димушка. — Я сразу на него подумал.
— Да какая разница? — отмахнулся Троепольский и, понизив голос, добавил: — Ka-Гэ-Было, так и будет. Во несут-то, вы только гляньте… И как они друг другу на ноги не наступают? Бурлаки на Волге…
— Тише… — прошипел завлав.
— Ну что ты на меня тянешь, Грачев? — возмутился Троепольский. — Что такое случилось? Ну умер он, так что? Как говаривала моя бабушка, умер-шмумер, главное, шоб был здоров!
— Тише… — шикнул кто-то.
Димушка привстал и окинул взглядом собравшихся.
— Успокойтесь, — сказал он, снова садясь, — Вера Пална далеко. Рыдает в своей каморке.
Грачев икнул.
— Все равно, тише! — упрямо выговорил он и икнул снова.
Троепольский подошел и ласково приобнял его за плечи.
— Пойдем, Слава, пойдем…
Это был первый на моей памяти случай, когда кто-то называл Грачева по имени. Конец эпохи, не иначе. Я наклонилась к Зиночкиному уху и шепотом поинтересовалась, при чем тут Вера Пална и почему она рыдает в каморке.
— Вера Пална работает на товарища Андропова, — так же шепотом отвечала мне Зиночка. — Стучит, проще говоря. Призналась Троепольскому в момент интимной близости. А рыдает по впечатлительности натуры. Молодая еще.
Ленинградская студентка Саша Романова, отличница, умница, всегда мечтала о любви. И вдруг на пятом курсе у нее случился настоящий роман! Кто же он, ее принц и герой?! Робкий очкарик, маменькин сынок… Да, искренне любящий! Но рядом его мамочка, готовая к любым битвам за свое сокровище. Что делать? Нужно удрать на Кавказ! Лето… Свобода… Его ладони, полные спелых вишен… И так хочется «тех самых слов», но он почему-то молчит. А тут еще этот красавец-чех… Неужели и он влюблен?Что ж, любовь – это всегда выбор…
Ленинград конца 70-х. Анна Соболева — очаровательная молодая женщина, казалось бы, целиком погруженная в советский быт, все-таки хочет настоящей любви. Ведь даже в очереди за мясом думается о чем-то «большом и чистом»… Где же она найдет любовь? На картошке.
Девять историй, девять жизней, девять кругов ада. Адам Хэзлетт написал книгу о безумии, и в США она мгновенно стала сенсацией: 23 % взрослых страдают от психических расстройств. Герои Хэзлетта — обычные люди, и каждый болен по-своему. Депрессия, мания, паранойя — суровый и мрачный пейзаж. Постарайтесь не заблудиться и почувствовать эту боль. Добро пожаловать на изнанку человеческой души. Вы здесь не чужие. Проза Адама Хэзлетта — впервые на русском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!