Киллер для Айболита - [29]

Дом на окраине Хокадате, куда мы приехали, мне не понравился. Может потому, что выстроен он был в безликом европейском стиле — обычный двухэтажный особняк без всякого намека на местный колорит. А может быть, еще и потому, что приехал я сюда не по своей воле. Вообще, решительно все, что окружало меня на Хоккайдо, вызывало раздражение: и снег, густыми мокрыми хлопьями поваливший с неба, и крепкие порывы морского ветра, гуляющего вдоль улиц, и физиономии дружков Стрижа, пустивших вкруговую папиросы с гашишем прямо в джипе. Долговязому, впрочем, гашиша показалось мало, и он нанюхался кокаина, после чего немедленно развеселился и принялся доставать меня разными глупыми вопросами. Я больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне неохотно.

— Ну что, братан, давай знакомиться, — сказал он, когда мы вошли в дом, — Меня зовут Эдик Кашей.

Усмехнувшись, я подумал, что очень удивился бы, зовись он по-другому. И смерть свою Эдик наверняка найдет на конце иглы. Только не швейной, а героиновой. Но озвучивать эти мысли я не стал. Вместо этого протянул руку и представился:

— Саша.

— А погремуха у тебя вроде Айболит? — прищурился Кащей, втискивая мне в руку узкую влажную кисть. — Так тебя, кажется, Стриж на вокзале назвал?

— Так, — кивнул я. — Но лучше зови меня Сашей. Я не блатной, и клички мне ни к чему.

— Погремуху просто так не прилепят, — наставительно сказал он, подмигивая. — Ладно, разберемся, что ты за фрукт по жизни. Пошли, покажу твою комнату.

— Кащей, ты поосторожней с этим малым, — счел нужным вмешаться Стриж, видя, как беспечно Эдик относится к функциям моего стража, — Ты б его запер, в натуре, не то слиняет, ищи потом.

— Отсюда не слиняет, — откликнулся Эдик, поднимаясь вслед за мной на второй этаж. — Вот твоя нора, здесь и устраивайся, — Он толкнул двери комнаты.

Я шагнул вперед, изучая свое новое жилище. Вполне прилично, ничуть не хуже, чем в отеле. Кровать была широкой и удобной на вид, обои не раздражали глаза, а все остальное меня мало занимало.

— Сойдет, — ответил я Кащею, закуривая. — А душ здесь где?

— Вон, за ширмой. — указал он. — Поесть тебе принесут, не переживай. Если просьбы какие имеются, то говори лучше сразу, прислуга по-русски ни бум-бум. Япошки, что с них взять, — презрительно скривился он.

— Как же вы с ними общаетесь? — удивился я.

— На пальцах, как еще, — пояснил он, растопыривая пятерню.

— Понятно, — усмехнулся я, представив, как Эдик с помощью своих распальцовок заказывает меню на завтра.

— Ладно, перекуси и ложись отдыхать, — сказал он, направляясь к выходу, — Завтра утром ты понадобишься свежим и выспавшимся.

— Это зачем? — осведомился я. В душе закопошилось нехорошее предчувствие, что меня прямо завтра повезут на ликвидацию Зимы.

— Будем обсуждать план действий, — важно ответил он, отворяя дверь. — Поэтому утром будь готов.

— Всегда готов, — устало ответил я. Потом сунул в рот сигарету и, не раздеваясь, упал на кровать.

Настроение после общения с Эдиком испортилось вконец. Я как-то без должной серьезности относился к возможности поиграть в киллера. Пусть не по своей воле, а по воле Киная, но тем не менее… И лишь сейчас, глядя в мутные глаза Эдика, чьи широкие зрачки плавали в глубоком омуте наркотического дурмана, я отчетливо понял: осваивать новую профессию придется… С одной стороны, убивать Зиму я по-прежнему не собирался. Но с другой стороны, куда ж я денусь, если в руки мне сунут винтовку с оптическим прицелом, а к виску приставят пистолет? Стриж, тот даже рад будет погреть ствол у моего виска, злорадно норовя при этом как бы случайно нажать на спуск. Знаю я его, обормота.

Темно-серый столбик сигаретного пепла упал на джемпер и скатился вниз, рассыпаясь по дороге в тучку мельчайших пылинок. А что, если подойти к делу с другого конца? Сделать так, что я-то буду готов стрелять в кого угодно и когда угодно, а вот мишень… А мишень в это время перестанет быть мишенью, исчезнув из поля зрения стрелка, спрячется, испарится! В результате все остаются довольны: и мне не надо будет никого убивать, и претензий каких-либо Кинай предъявить не сможет. «Да, — подумал я, подходя к окну и вглядываясь в ночную темень, — прав, ох, как прав был добрый дедушка Сталин: нет человека — нет проблемы. Нет Зимы — нет головной боли для меня». Но как заставить его лечь на дно? Хотя бы на две-три недели. Там-то у меня закончится виза и, попавшись ненароком на глаза первому встречному полицейскому, я смогу покинуть Японию со скоростью, развиваемой «А-310» в полете. «Как-как, — передразнил я сам себя, распахивая окно, — Очень просто. Думаю, достаточно будет предупредить Зиму, что покушение на Киная провалено и его ожидает теперь та же участь, какую он готовил своему противнику». У меня не было сомнений, что Зима после такого сообщения не станет браво дефилировать по улицам Хокадате. По крайней мере, он насторожится и постарается не появляться в местах, где можно нарваться на пулю.

Сырой ветер, ворвавшийся в окно, принес с собой ворох тяжелых неуклюжих снежинок и запах близкого моря. Презрев свою извечную нелюбовь к холоду и сырости, я отважно высунулся наружу, напряженно вглядываясь в обступившую меня мглу и ломая голову над тем, кому же суждено стать добрым самаритянином, спасшим Зиму от расправы? По всему выходило, что, кроме меня, некому взвалить на себя эту ношу. Кряхтя и ежась, я выбрался на улицу, цепляясь пальцами за подоконник и пытаясь нащупать ногами хоть какую-нибудь опору в стене. Но отлично отделанная стена была идеально гладкой, и носки моих ботинок лишь скользили по ней, словно по льду. Чертыхнувшись, я разжал пальцы и, затаив дыхание, полетел вниз. Когда-то меня учили группироваться при падении. Да не просто учили — доводили это умение до совершенства, до автоматической четкости движений. Но то ли слишком много воды с тех пор утекло, то ли я неверно сориентировался в темноте, прикидывая расстояние до земли, но мягкой посадки не получилось. Нет, руки-ноги остались целы, но поясницу вдруг пронзила резкая опоясывающая боль, отдающая в правое бедро. Охая и ругаясь вполголоса, я двинулся к небольшой оградке, отделяющей дом от проходящей рядом дороги. Недобрым словом помянув глупое желание спасать кого-то от пули, наверняка давно заслуженной, я перелез через хрустнувшую подо мной оградку и поковылял к трассе.