Кибернетика - [7]

И за всем этим был код, мусорный код.

Работа с сетью затруднилась в эти дни. Чистильщики кода и магосы-очистители работали круглосуточно, очищая поток данных от малейшего намёка на несовершенство. Ни одна конструкция или логис не знали ни о его источнике, ни о причинах его появления. Обновления и защитные протоколы настаивали, что потенциальная опасность устранена и загрязнённый код вычищен, но у Падальщика было иное мнение — код всё ещё был здесь. Гвардеец Ворона мог чувствовать код, скрывавшийся за текущей из Новус Монс информацией, в каналах связи между храмом-кузницей и сопряжёнными структурами, такими как башня-прецептория. Его сила, отвратительность и исходящая от него угроза, казалось бы, висели в самом разреженном воздухе Марса, переносимые слабыми беспроводными потоками, словно горькое послевкусие или желчь, пенящаяся в глотке. Падальщик воспринимал его как бинарику, обладавшую собственным разумом, или уравнение, которое не хочет, чтобы его решили. Он мог чувствовать его, как перекрученный нерв, рассылавший все стороны свою боль. Казалось, вся планета была пронизана мучением, и Падальщик поймал себя на том, что отключил все нежизненно важные приёмопередатчики, встроенные в аугметику. И всё же, он был там. Будто эхом разносясь по миру-кузнице, затрагивая персональные системы роботов, кибернетических конструкций и Марсианского жречества, он заставлял технодесантника-ученика чувствовать себя скомпрометированным, инфицированным и нечистым.

— Омыть, — сказал Падальщик системе вокс-распознавания кельи. Его койка с жужжанием заехала в стену. Одновременно с этим в полу кельи открылись решётки прямо под его металлическими ногами. Душ из священных масел различных каноничных консистенций обрушился на легионера. Когда поток очистил от греха священные изделия Бога-Машины, в равных степенях чудеса генной модификации и бионику, Падальщик забормотал укрепляющие дух литании надлежащего функционирования и взывания о вечной работоспособности. Громогласный удар студёного воздуха сдул последние капельки масел с его кожи и серебристой бионики, дверь кельи открылась, впуская вереницу сервиторов прецептории, бесшумно вошедших с его ранцем, элементами ремесленной брони и экзоскелета, жгутами фибромышц и силовыми приводами.

Это был не полный доспех. Падальщик не нуждался в таковом, поскольку давно уже изготовил керамитовые защитные пластины для адамантиевых механизмов ног и правой руки. Когда они подключились к броне через позвоночные штекеры, сервиторы облачили легионера в робу технодесантника-ученика, просторное одеяние с чёрным капюшоном. Узловые столбы потрескивали в местах соединений с улучшениями брони и робы.

Выйдя из кельи, он пошёл через небольшой святилищный комплекс, состоявший из мастерских, голоториев, библиотексов и технических ангаров, заполненных техникой и оружием на разных стадиях разборки и аугментации. Обычно в их ангаре кипела бурная деятельность, пылали плазменные резаки, выполнялись ритуальные осмотры. Но с учётом того, что на этаже размещалось лишь пять легионеров, закончивших обучение и ожидавших официальных церемоний вступления в права, повсюду царила тишина. Лишь в приподнятом вестибюле наблюдалась некая активность — на ангарном балконе-платформе мигали посадочные огни в ожидании гравискифа или грузового шаттла. Легионеры с нетерпением ждали приказа на вступление в должность и легионных транспортников, которые заберут их отсюда и доставят на передовую крестового похода.

— Есть что-нибудь? — спросил Падальщик, карабкаясь по ступеням. Трое из его боевых братьев сидели в вестибюле. Как и Падальщик, они ещё не заслужили право носить «Машина Опус» на наплечнике. Некоторые из них мастерили. Кто-то осматривал снаряжение. Все ждали.

Алкаварн Сальвадор из Имперских Кулаков и громадный Саламандр Нем’рон Филакс были искусными мастерами. Чёрные точки шрама, пересекавшего эбеновое лицо Филакса, свидетельствовали о временах, проведённых им до вхождения в пламя кузни, а Сальвадор никогда не расставался со своим боевым клинком. В часы затишья он брался за точильный камень и правил лезвие, содержа его в соответствии с положенными стандартами для этого смертельного оружия. Именно этим он занимался и сейчас, сидя в вестибюле. Огромная серво-рука Филакса зажужжала своей гидравликой и противовесами, когда тот повернулся, чтобы поприветствовать Падальщика добродушной улыбкой и превосходными адамантиевыми зубами.

Как и многие его братья по Гвардии Ворона, Падальщик был сдержанным и тихим от природы, кто-то мог бы даже назвать это скрытностью. Такая особенность постоянно создавала напряжённости между сынами Коракса и космодесантниками из других легионов. Именно поэтому в кампании на Фаринатусе Повелители Ночи стали идеальными союзниками, поскольку мало заботились о всякого рода любезностях и установлении братских отношений с XIX легионом. Однако Нем’рон Филакс старался изо всех сил наладить отношения с Падальщиком и прощал холодность слов Гвардейца Ворона, слов, слишком часто звучавших властно и равнодушно. Падальщик носил свою скрытность подобно благородному дикарю, поэтому его не сторонились, как сыновей Фулгрима, выпячивавших внешний вид и манеры, или как легионеров ХХ, казавшихся всем наглыми и уклончивыми. Но всё же эта особенность раздражала братьев по прецептории, многие из которых предпочитали просто игнорировать Падальщика.