Кибер. Гражданин - [48]

— Изучил, — кивнул Дим. — Пойду, попробую поговорить с пленником.

Он присел на корточки и внимательно оглядел языка, которого смог притащить его напарник. Среднего роста, сухощавый, но не из-за породы, скорее от недоедания, мужчина с бородой в два пальца длиной. Темные круги под глазами и обветренная кожа вкупе с простой, даже, скорее, бедной одеждой, прямо указывали на низкое социальное положение халифатца.

— Как тебя зовут? — слова на чужом языке звучали странно, но, судя по тому, что пленник перестал что-то бубнить себе под нос и ошарашенно открыл глаза, Диму стало ясно, что с языковым наречием он угадал.

Пленник что-то затараторил, постаравшись избавиться от пут. Отдельные слова принадлежали к турецкому, иные к арабскому, поэтому смысл его слов угадывался по интонации. Злой и рубленной. Что бородач сыпал проклятиями, было понятно даже Рому, который и близко не подступался к изучению чужого языка. Здоровяк оскалился, схватив в руку кусачки, что Дим принес в качестве трофея из лагеря салафов.

Халифатовец задергался еще сильнее, очевидно, испугавшись инструмента, который вполне бы сошел за орудие пыток. Но не это главное, голося в испуге, тот достаточно широко разевал рот, чтобы Дим приметил обломанные резцы.

— Ром, хорош его пугать. Кажется, это мой старый знакомый.

Рукой остановив Рома, Дим обратился к пленнику.

— Уважаемый, — первое слово выскочило из уст помимо воли. Вероятно, что такое обращение завязано в самой структуре языка. — Вы ведь понимаете, что молчаливым вы нам не нужны. Помолчать можно и с трупом. — Дим передумал сильно вуалировать угрозу.

— Я не боюсь смерти! А ты, неверный? — на все том же арабско-турецком диалекте произнес пленник, вложив в свои слова всю гордость.

— Не боишься, так и есть. Но для истинного салафа, — указательный палец Дима ткнулся в узкую, даже на его фоне, грудь пленника, — у неверного есть куда более страшная кара, чем смерть: обращение в такого же неверного.

С этими словами он вынул пластиковый крестик из-за пазухи, поцеловал его, а затем снял и на веревочке опустил распятие в широкое горлышко бутылки с водой. «Отче наш», заученное еще с детства, зазвучало монотонно над пластиковым сосудом.

Глаза пленника полезли на лоб, и он вновь принялся биться в неравной схватке с хомутами, сковавшими его руки и ноги. Вовремя помог Ром, с силой прижав ногой грудь пленника к стене, отчего тот заскулил, точно прижатая капканом крыса. Дим договорил слова молитвы, осенив воду на дне бутылки святым крестом, и не зная зачем, положил правую руку на волосы салафа.

— Что ты делаешь, неверный? — голос халифатовца от нервов сорвался на противный визг.

— Крещу тебя, — будто сказал нечто, само собою разумеющееся, ответил парень. — Если от тебя нет прока, мы тебя просто убьем, но к гуриям ты не попадешь.

— Я буду! Буду разговаривать с тобой. Я буду говорить! — заверещал бородатый пленник.

— Уверен? — с недоверием переспросил Дим, отнимая руку от лба иноверца.

— Да-да, уважаемый. Обещаю, клянусь Единственным и пророком его! — затараторил пленник.

— Клянешься? — вновь переспросил Дим.

— Клянусь! — часто закивал плачущий бородач.

— Клянешься? — Дим переспросил в третий раз.

— Клянусь!

— Ты трижды поклялся, салаф! — подвел итог разговору Дим.

— Да! — без пререканий согласился пленник.

Дим протянул ему бордовый рацион и воду.

— Покушай, уважаемый. Вскоре у нас с тобой состоится длинный разговор. — Дим наконец позволил себе улыбку и отошел к настороженно глядящему на них Рому.

Узкий вытянутый техотсек не позволял достаточно уединиться для разговора с глазу на глаз, но беседа между напарниками велась на языке Конфедерации, поэтому Дим не опасался, что пленник их поймет.

— Что это только что я увидел? — Дим отметил, что в речи Рома больше не было подозрительности, только интерес. Это обнадежило. — Сначала он клял тебя как мог, затем плакал, в конце начал благодарить. Что такого ты ему сказал?

— Наш пленник не боится смерти, пришлось пригрозить ему тем, чего он боится больше всего.

— И чем же?

— Пообещал, что перед тем, как убить, я обращу его в христианина, и он никогда не попадет в свой языческий рай.

— Но ведь нельзя стать христианином без веры и любви к Всевышнему! — запротестовал простоватый Ром, явно посещавший храм каждое воскресение.

— Да, Ром, но ему об этом знать необязательно. Понимаешь? — подмигнул ему Дим.

Пленник, которого звали Улус, исправно выполнял данную клятву. Он сыпал информацией и без малейшей утайки рассказывал все, что дозволял знать его статус кинна, урожденного раба.

Мироустройство эмиратов Салаф для Гражданина доминиона на первый взгляд казалось диким. Султан Базияд Пятый держал в своих руках неделимую власть над эмиратом Салаф. Мудрый правитель, приведший халифат Пяти морей к процветанию. Он учел промахи в титулонаследии своего отца, которого и убил вместе с братьями в борьбе за трон. Обладая завидной плодовитостью, Базид поделил провинции своей империи меж сыновьями, оставив себе лишь столицу Измир.

Сыновья султана поклялись на Священном писании на могиле Пророка, что ни один не поднимет руку на брата, а Бархатный замок Кадификале займет тот наследник, что мечом и словом Единого возьмет больше земель и рабов в свои владения. Вот и рвутся молодые сыновья, стремясь поспеть за старшими до того, как великий Баязид загонит себя в могилу вином, опием и блудницами.