Кэйтлин и Купидон - [19]

Гарри же пришел от всего этого в раздражение. Первое, что он спросил, проснувшись, – во сколько это обойдется налогоплательщикам? Ворчал по поводу сокращений и премьер-министра, и еще много чего – пока я не сказала, что он сможет обсудить это с Биллом. Мне нужна была всего одна его фотография – с пластиковой короной на кудрях, купленной мною же. Я собиралась ее подписать: «Может, Меган и отхватила себе принца, но я думаю, что мой Гарри даже лучше, не правда ли?» Эта свадьба, когда все Соединенное Королевство прониклось романтическим настроением, – казалась идеальным моментом для рекламы моего бизнеса. Но ни мама, ни Гарри этого не понимали. И даже Верити: внешне она выглядела увлеченной – замерев при виде белого свадебного платья и тиары из белого золота, уткнувшись носом в бокал коктейля «Кир-рояль» в десять утра, – однако я видела, как она закатывала глаза, перешептываясь с Джереми. Я дважды проходила мимо них и слышала, как они возмущаются состоянием Национальной службы здравоохранения. А я просто хотела, чтобы все позабыли о своих проблемах, хотя бы ненадолго, чтобы мы с Гарри не ссорились и чтобы мама не была в этот день одинока. Но мама вскоре уехала, сказав, что она не осел на привязи и предпочитает позагорать в своем саду. К двум часам дня Билл схлестнулся с Бетти, крича, что монархию давно следовало бы упразднить, Верити так напилась, что не могла стоять, Джереми пытался увести ее домой, а я ушла и закрылась в спальне. И когда Гарри туда заглянул, я заявила, что вся эта катастрофа – и даже то, что никто не притронулся к моей «курице по-королевски», – из-за него.

Мой телефон звонил уже три раза, пока я лежу здесь и пытаюсь отогнать воспоминания, как валялась на этой же кровати под звуки смеха и разговоров снаружи и судорожно, истерично плакала, а Гарри просто смотрел на меня, совершенно сбитый с толку. Будто не вполне понимал, что такое с его женой.

Я выпрастываю одну руку из-под одеял. На экране высвечивается имя Верити.

– Чувихааааа! – орет она. – Мы в пабе, и ты должна прийти!

Я слышу, как она спрашивает у кого-то зажигалку. «Она придет, как ты думаешь?» – доносится из трубки чей-то голос.

– Можно мне прийти в пижаме? – интересуюсь я, пока соображаю, что из одежды не в стирке.

Она смеется, и этот гудящий звук заставляет меня улыбнуться.

– А почему бы и нет? Эй, прихвати пижамку и для меня! Я буду как ты.

– Хорошо, я подойду через пять минут. – Я скатываюсь с кровати и бегу расчесывать волосы: они успели сваляться в тугой колтун, начинающийся где-то возле шеи. Я собиралась это сделать, но как-то руки не дошли.

Верити вскрикивает, когда видит меня в зеленой парке, наброшенной поверх пижамы.

– О Боже, ты крута! Ты сделала это! Эй, дранкл Джек, она это сделала!

Джек – один из группы местных жителей, которые посещают этот паб так часто, что заработали прозвище «дранклы»^[5].

На столе у Верити уже стоит бутылка белого, так что я просто прошу Джулию подать еще один бокал.

– Рада тебя видеть, Кэйт, – говорит та. – Давненько ты здесь не была. Надеюсь, у тебя все в порядке?

– Все замечательно, – отвечаю я, краснея, и внезапно понимаю, что это было глупое решение – явиться сюда в пижаме. Это производит дурное впечатление. Вернувшись к столу, я протягиваю Верити пакет с пижамой для нее.

– Ты должна переодеться в это немедленно! – шиплю я. – Люди странно на меня смотрят.

– Конечно, мне самой не терпится поскорее. Наливай себе пока. Эйд только что вышла покурить.

– Эйд здесь? – спрашиваю я, но еще до того, как Верити успевает ответить, я вижу ее – разматывающую полосатый шарф вокруг шеи и машущую мне рукой. Она пробирается к нам и шлепает свою сумку на стол. Эйд повсюду ходит с коричневым кожаным саквояжем, который ломится от барахла, но там никогда не найти того, что ей действительно нужно.

Она наливает себе вина, и теперь мы обе наблюдаем, как Верити, шатаясь, направляется в туалет.

– Она заглядывала в офис в поисках тебя, – говорит Эйд, пожимая плечами. – Уболтала меня прервать работу и пойти выпить.

– Ей невозможно отказать. – Я играю с ножкой бокала, пока Эйд копается в сумке. Наконец она вытаскивает телефон.

– Я уже добилась большого прогресса. Взгляни на ленту постов!

А там… в ярких красках и с натянутыми улыбками – вся моя жизнь с Гарри. Вот мы на рассвете в Мексике, квелые после перелета через несколько часовых поясов; вот сидим, забравшись с ногами, на коричнево-цветастом диване в мамином доме; вот стоим, вытянувшись в струнку, с бокалами шампанского в руках на различных свадьбах… Все фотографии взяты из моей ленты в «Фейсбуке». На верхнем снимке, самом последнем, который она опубликовала, – Гарри с пластиковой короной на голове. Тут улыбкой и не пахнет, потому что в аккурат перед тем, как попасть в кадр, он кричал: «Ну хрен с тобой, раз это для тебя так важно!»

– Эйд, он сойдет с ума, – качаю я головой, пытаясь вернуть хоть немного силы своему голосу. Гарри глядит на меня с фотографии, сверкая глазами. От этого у меня замирает сердце, и вместе с тем приятно смотреть на нашу совместную жизнь на этом маленьком экране.

– Я поговорю с ним, но, если честно, не думаю, что он вообще это увидит, – возражает Эйд, пока я пристально вглядываюсь в снимки. Она добилась своего – моя жизнь выглядит действительно идеальной. – Разве ты не говорила, что он до сих пор пользуется каким-то древним телефоном?