Кейн Черный Нож - [53]
Дерьмо. Дерьмо дерьмо дерьмо. Ослеп? Весьма полезно для карьеры...
- Все хорошо, Кейн. Хорошо. Тут темно.
- Что случилось? Что творится... погоди. Помню...
Вертикальный город. Черные Ножи в пустошах. Засада... огриллоны вопят и горят... бой у ворот, бой на третьем ярусе... Рабебел.
Стелтон.
Дыши - дыши - ищи Контроль. Это всего лишь боль.
Ага, дерьмо, боль - лишь боль, ага, точно, гребаная боль. Трудно медитировать с осколками ребер, норовящими заползти в легкие.
- Что... хрр... что с твоими доспехами?
- Они так искорежены и пробиты, что нельзя носить. И... мне лучше без них. От чего они меня защитят?
Медленно, по кусочкам я выгоняю боль из тела. - Наша одежда?
- Любовь Хрила быстра; в темноте раны могут закрыться, оставив одежду внутри...
- Окей. Понял.
В жизни не осталось сока. Наконец голый наедине с Марадой, но слишком выдохся для чего бы то ни было.
Ха. Не совсем голый - шарящие руки находят влажную липкую тряпку вокруг живота, и еще вокруг правого бедра. Липкие, с крошками вроде сбежавшего подгорелого кофе, а местами сырые.
Свернувшаяся кровь. Много крови. Не могу нащупать сухие бинты. Под тряпкой на бедре торчит что-то острое и зазубренное, вроде обломка кости сквозь кожу - о да...
Помню, я обломал наконечник и бежал, оставив древко в ране. Порвана ли бедренная артерия - не знаю; если да, вытащить древко означает умереть через пару минут.
Кажется, так всё сломано к чертям. Что меня, почему-то, не заботит. Совсем не заботит.
Ха.
Если бы не богом клятая боль, было бы интересно.
-Значит, бинты можно будет снять, ха?
- Да. Любовь Хрила Исцелила перелом черепа, но Ему нужны мои руки для твоего живота и ноги, если ты не успеешь истечь кровью.
Дыши
И дыши...
- Должна спросить, Кейн, а ты должен ответить правдиво: ты хочешь Исцеления?
- Ты шутишь? - Сейчас я обменял бы яйца на треклятый аспирин. - Ага, - говорю я ей. - Да, хочу.
- Ибо ты должен понимать, что нам грозит. Я могу вынуть древко из ноги, и ... ты понимаешь. Истечь кровью - неплохой способ умереть.
Я уже делал этот выбор. - И оставить тебя одну? За какого гуся ты меня принимаешь?
- Сегодня я поняла, что не знаю. Поэтому спрашиваю.
Ух. Не готов к такому. - Где мы?
- Все еще в вертикальном городе. В глубокой палате. Наверное, это укрытие от штурма: одна дверь.
- Много нас? Кто еще здесь?
- Только мы. Ты и я.
- Ага, окей. Окей.
Несколько секунд размеренного дыхания. Понимаю, что не хочу спрашивать. Не важно, что я не любил их, а они меня. Приязнь уже ничего не значит. Если когда-либо значила.
- Преторнио?
- Строй носильщиков был, э, малоподвижным. Семеро мертвы. Остальные...
Она не хочет сказать "захвачены".
-Ага, угу.
- Стелтон?
Я понимаю, о чем она спрашивает. Не хочет знать, но должна узнать. не может остановиться - Ты... нашел его?
Может, ей нужно выговориться. Обсудить насущные дела.
- Он...
Может, она не из таких. Почему мне так трудно говорить? - Он мертв.
- Уверен.
- Ага. Реально уверен.
Он ждет объяснений.
Наконец: - Рабебел... Рабебел и, и... Ты сделал... я, э, видела вспышку....
- Ага.
Боль просачивается сквозь стену Контроля. Я вожусь, пытаясь найти положение, чтобы холодный пожар в животе не вызывал верчения в голове. Такового не находится. - Последний взрыв? Большой?
- Да.
Я пожимаю плечами, лежа на ее бедрах. - Это был Рабебел. Именно что последний.
Тишина. Чувствую ее дыхание.
- Он...
- В нем сидело три или четыре стрелы. Даже встать не мог.
Не думаю, что буду рассказывать, как он проклинал меня, лежа, истекая кровью в сухие сорняки. - Решил уйти чисто.
- Чисто. - Эхо совсем слабое: понимает. - Взрыв был... куски и ошметки тел... водопад огня... они дождем сыпались на нижние уровни. Никогда не видела ничего подобного.
Хочу сказать, что он ушел с салютом, но вряд ли она оценит шутку. - Среди тех ошметков были его собственные.
- Да. - Теплое мягкое тело подо мной колеблется от глубокого вздоха. - Можем пожалеть, что не были с ним.
- Весьма похоже. - Боль, словно рвота, ползет в глотку...
...вот говно... не нужно было думать о рвоте...
- Марада? - Голос стал низким. - Лучше уйди. Кажется, сейчас обгажусь.
- Ты уже. И не раз.
Наверное, это правда: спазм невообразимой боли в животе выводит на губы лишь тонкую кислую струйку.
- Кейн... - говорит она, и я затихаю. Голос ее тонкий, напряженный, сомневающийся, словно она хочет спросить и сама боится ответа. - Кейн, не могу найти... что с... с....
Да уж. Хотелось бы ответить неожиданной новостью. - Все плохо.
Дыхание прерывается. - Они взяли ее. Ты так думаешь. Они ее взяли и...
Слабый шепот, на волосок от молчания. - И она жива...
- Не знаю. Может быть. - Я беспомощно пожимаю плечами, лежа на бедрах. - Я искал ее, когда меня схватили.
- Кейн... ты рассказывал... что они делают с тавматургами...
Голос предает ее, дыхание стало сиплым; она сжимает меня сильнее: языком тела умоляет сказать, что я преувеличил, что выдумывал всякую чепуху, что это вранье и этого не случится с Тизаррой.
Но я не преувеличивал и это правда.
- Они могут не узнать. Она была с оружием. Если сражалась мечом и щитом - если не пользовалась магией - могли решить, что она прикрывала спину Рабебела.
