Кетанда - [5]

Нежный, но настойчивый звон заставил их очнуться. Они прислушались, удивляясь этому странному металлическому переливу, стелющемуся по реке, но вдруг заторопились разом и наперегонки бросились к донкам. Одна из них уже была сорвана, и колокольчик полз к воде.

— Подсекай, — показывал отец, размахивая рукой.

Витька схватил леску, дернул и почувствовал, как его прямо потащило в воду.

— Ух-х! — Он вцепился двумя руками, глаза были полны ужаса и счастья. Был бы он один, по-настоящему испугался бы.

— Большая?!

— Ну!..

— Тащи! Не давай слабину!

Это был огромный язь. Красноперый и черноспинный, желтоватым серебром заходил, завозился на мели, у самого берега. На песок уже подтащил его Витька. Отец шагнул в воду, чтобы помочь, хотел было ухватить рыбину руками, но язь отчаянно рванулся и оборвал крючок. И медленно поплыл в глубину. Отец растерянно смотрел ему вслед, а Витька заревел. Он продолжал вытягивать леску, на которой уже ничего не было, и громко ревел. Слезы текли по щекам, он вытирал их и все смотрел в глубину. И столько горя было в его глазах, что отец невольно рассмеялся и прижал его к себе.

— А-а! ы-ы! — не унимался Витька, вздрагивая всем телом.

— Ну-ну! — Отец большой рукой гладил его худенькие лопатки и ежик на затылке. — Бог с ним. Еще поймаем.

— Не пой-май-ем! — тер Витька слезы. — Такого уже н-нет…

— Ну все, все. Вот сейчас увидишь. — Отец достал коробку и стал привязывать новый крючок.

Витька потихоньку успокаивался. Сидел на бревнышке и иногда судорожно вздыхал, глядя на песчаное дно, уходящее в зеленую глубину. Потом вдруг сказал тихо и решительно:

— Ну и пусть. Там ему лучше!

Отец удивленно и даже тревожно посмотрел на сына.

— Там он плавает. Видел, какой он прекрасный, — у него снова набухли глаза. Он вздохнул тяжело и прерывисто. — Жалко, деду не показали. Дед говорит, что ты подлец. Вот показали бы… узнал бы тогда!

К обеду солнце разошлось. Палило нещадно. Они сидели в тени старой-престарой неохватной ветлы, и все равно было жарко. Витька то и дело купался. Это, конечно, пугало рыбу, но в садке у них уже плавало два хороших подлещика, несколько плотвиц и с десяток окуней. Столько Витька никогда не ловил. Жалко, что Колтуша заболел, а то бы и он посмотрел.

Потом уху варили. Витька бегал за дровами, помогал рыбу чистить, рассказывал отцу, как надо жарить пескарей на прутике.

Потом ели. Никогда Витька такой ухи не ел. Два раза добавки просил и объелся.

Рыба уже давно не клевала. Ни на донки, ни на удочки. И они стали собираться.

Витька шел по лесной дороге, мысленно разговаривая с Колтушей. Рассказывал, как забрасывать донки, как варить уху. Предлагал всегда брать с собой котелок. Но Колтуша заспорил, кто его будет нести? Витька сначала сказал, что он, но это было несправедливо, и они решили, что по очереди. Он отстал от отца. Шел, размахивая руками.

— Ты с кем там воюешь? — остановился отец.

— Ни с кем… — взял Витька его за руку, — а ты когда уедешь?

Отец должен был ответить «завтра», потому что на послезавтра у него уже были взяты совсем другие билеты. Два. Прижавшись друг к другу они лежали сейчас в кошельке в кармане рубашки. Но он молчал. Глянул лишь мельком в темные Витькины глазки и совсем ушел в свои мысли. Дорога пылила. В рюкзаке за его широкой спиной ложки позвякивали о пустой котелок.

Едучи сюда, к Витьке, он думал, что у него есть выбор. Что просто надо взять себя в руки, все хорошо обдумать и как-то так сделать, чтобы никто не пострадал. Все это время он конструировал внутри себя какую-то особенную конфигурацию… какой-то такой мир, который бы всех устроил.

У него не получалось. Выбора не было. И от понимания этого внутри у него все путалось, горело и рушилось вместе с теми двумя билетами. И только маленькая Витькина ладошка, державшая его палец, имела незыблемый и ясный смысл.

Отец остановился. Прикурил сигарету.

— Я тебе все снасти оставлю. Сам будешь ловить. С… это… с Колтушей.

— Все?!

— Все, — ответил отец уверенно и даже как будто весело.

— И котелок?

— И котелок!

Витька о чем-то подумал.

— И ножичек перочинный? — спросил осторожно.

Отец остановился, снял рюкзак, достал из карманчика ножик и протянул сыну. Ручка была темно-синяя. Перламутровая.

— Держи!

Витька ничего не понимал. Раньше отец даже трогать его не разрешал.

— А я не обрежусь?

— Не-ет. Ты же уже большой.

Конечно, большой, думал Витька, ощущая в руке приятную гладкую тяжесть. Один на речку хожу. Плаваю. Уху варить умею.

Лес кончился. Показалась Гнилуша. Пацаны разгонялись и с криками прыгали в воду с обрывчика. На всю старицу орали.

— А уедешь когда? Отец помолчал.

— Завтра… наверное.

Витька покрепче взял отца за руку, шагал широко и ничего не говорил. Даже не заплакал, хотя и очень хотелось.

КАРТИНА

ДЭЗовский слесарь Сергей Назаров нарисовал картину. Случайно вышло. Пришел домой пообедать, а тут внук сидит, мучается с акварельными красками — в школе велели нарисовать осенний пейзаж. Дед задумался, сначала только за спиной стоял, советовал, потом сам за кисточки взялся. Внук уже давно на тренировку убежал, а он все щурился в окно. Срисовывал их старый, заросший и слегка запущенный московский дворик.