Кёсем-султан. Дорога к власти - [4]

– Ты хочешь сказать, иноверец, что моему сыну подобает образ жизни бостанджи, нищего садовника?

Лекарь, еще не отвыкший от общения с Кёсем, с достоинством поклонился Халиме, и Кёсем пришлось с ходу перехватить нить разговора, чтобы не дать бен Закуто погубить себя. То есть погубить его она бы не позволила, но если он успеет сказать хоть слово – все равно какое, – ей придется потратить немерено сил и времени на борьбу с Халиме-султан, израсходовать в процессе этой борьбы кучу договоренностей с людьми, чей голос весо́м во дворце и стране… В общем, гораздо дешевле этого не делать.

– О, дражайшая матушка, да стоит ли твоего расстройства этот случай? Мало ли лекари доселе мнений высказывали, редко ли они ошибались, много ли это значит? И иноверцы среди них тоже прежде бывали: второй – грек, четвертый – перс-шиит, что хуже, чем быть неверным… Ну да, очередной раз вотще оказалась врачебная мудрость, но разве нам это в новинку? Все равно ведь только под нашим заботливым попечением – и прежде всего под твоим, ибо никто не сравнится с матерью, когда нужно стать опорой ее сыну…

Халиме-султан на миг запуталась в сети ее слов, она всегда запутывалась: не ей тягаться с выученицей «бабушки Сафие». Кёсем как бы ненароком встала между ней и лекарем, досадливо махнула ему из-за собственной спины: уходи!

Напор Халиме всегда был убийственно силен, но ум негибок и не слишком остр, так что Кёсем обычно успевала завести вокруг ее ярости второй слой тенет, а если надо, то и третий… Уже не раз подумывала о том, насколько это все-таки сложно и опасно и не пришло ли время заменить словесные тенета на самую обычную удавку. Ладно, пускай шелковую, из уважения к высокому рангу валиде. В конце концов, давно пора привыкнуть: это обыденность, таковы правила игры – и в стране, и в столице, и тем паче в султанском дворце. А она что, святее всех прочих?

Кёсем поспешно отогнала эту мысль. Та ускользнула куда-то вглубь сознания, как змея в нору: ее, может, и не видно, но она там есть, улучит момент – и выползет снова, отыщет незащищенный участок тела, ужалит, впустит яд…

Многовато у нее завелось таких змей. Но что поделаешь: жить во дворце – шипеть с гадюками…

Особенно когда ты формально, по дворцовой иерархии, не понять кто, а на самом деле – реальная правительница Блистательной Порты. Ну, во всяком случае, главный для Блистательной Порты человек. И это надолго. На несколько лет точно: когда еще по-настоящему повзрослеют даже старшие из шахзаде!

Она вела Халиме-султан прочь от павильона, понемногу ослабляя словесную сеть. Ее спутница после первой яростной вспышки умолкла, смотрела темно и, кажется, видела перед собой не совсем то же, что Кёсем. Взгляд валиде словно бы погрузился в те непроницаемые глубины, где блуждала душа Мустафы, повелителя правоверных, несчастного больного мальчика… Ее, Халиме, мальчика, ее сына.

«Мой сын…» – «Давно умер, мама».

Сейчас младшая из женщин пожалела старшую всерьез. Знала, что судьба сына для той – прежде всего путь к власти, ни от кого это не секрет… Но только «прежде всего» – это еще не всё. Не может быть всё. Где-то в душе этой властной, но неудачливой гаремной хищницы заперта, как в клетке, молоденькая горянка Халиме, держащая на руках маленького Мустафу, единственное из оставшихся у нее сокровищ…

Кёсем украдкой ущипнула себя пониже локтя – сильно, чтобы до синяка: вот тебе, злодейка, за мысль о шелковой удавке! Если, не приведи Аллах, с одним из твоих сыновей случится такое, сумеешь ли ты вести себя разумно и сдержанно?

Кровь схлынула с ее щек, когда вдруг зримо представилось, что страшное произошло именно с младшим ее сыном, тем, который…

– Они знают… – прошептала валиде, ничего не замечая. – У них есть…

– Что, дражайшая матушка? – спросила Кёсем, торопливо пытаясь представить, кто такие эти загадочные «они».

– У них есть, – как во сне, повторила та. – Есть лекарство, снадобье от… от всего. То, что греки зовут «панакея». Хаома, амрита, абг-и-хайят, бальзам на воде из источника бенги-су… У них, лекарей, всегда это есть: то, чем они могут исцелить любую хворь. Безумие тоже, – с трудом произнесла она, впервые решившись использовать это слово для обозначения того, что творится сейчас с Мустафой. – Они держат это в тайне. Прячут от мира, от владык. Берегут для самих себя…

Кёсем, слушая ее теряющий связность горячечный шепот, только головой покачала. Да уж, безумие совсем рядом: чтобы найти его, даже не придется возвращаться в павильон к султану.

Мельком она подумала, что совет врача на самом-то деле неисполним. Бен Закуто просто не знает, как во дворце устроено садовое хозяйство. Тут ведь в качестве бостанджи трудятся младшие янычары. То есть, конечно, старшие садовники – не из их числа, они-то подлинные мастера своего дела, без них дворцовый парк, клумбы и живые изгороди приобрели бы неприглядный вид…

Кёсем невольно оглянулась на дерево, под шатровой кроной которого состоялся разговор, – тут, безусловно, потрудился старший садовник, ибо янычарским рукам уход за такой красотой только глупец доверит. Они ушли уже довольно далеко, и теперь можно было рассмотреть только сам зеленый шатер: непокорно изогнутая ветка, изысканно нарушающая его скучную правильность, не видна… а вот птичка, давеча сидевшая на ней, оказалась рядом! Следует за женщинами, перепархивая с куста на куст. Изнывая от любопытства, поблескивает темными бусинками глаз.