Кёсем-султан. Дорога к власти - [11]

Во всяком случае, такие речи звучали, прежде чем войско выступило в поход. А уж о том, что заодно со всем этим надо было навести порядок в землях поклоняющихся распятому от Дуная и до Днестра и укрепить руку светлейшего султана на дальних границах, даже речей не было нужды вести.

Войско спешило. Во второй половине дня уже необходимо присматривать реку или источники, откуда предстоит напоить коней и верблюдов, думать о том, где разместить отряды, чтобы не было свар и сутолоки, чтобы всем хватало дров для костра и воды для питья и каши в котлах. Надо поставить палатки и шатры для баши на ровных местах и развести караулы. Надо зарезать и освежевать овец, чтобы утром на рассвете люди поели еще теплой вечерней шурпы и на сытых после ночной пастьбы лошадях бодро продолжили путь.

…Впрочем, часто в мире случается так, что самые заметные события служат лишь покрывалом, которое Аллах накидывает на нечто куда более значимое, но мелкое, не сразу бросающееся в глаза; как ме́лок алмаз по сравнению с медным слитком, как неразличим мудрец в толпе горлопанов, каллиграфическая вязь – среди груды небрежно исписанных страниц. Вот и сейчас воинский поход, предпринятый по велению султана, – лишь ширма в театре теней, за которой то неразборчиво, то проступая во всех деталях, мелькают фигуры Дервиша, Пьяницы, Врача, Карлика, Курильщика опия и, наконец, подлинных повелителей теневой труппы – Карагёза и Хадживата.

Несколько всадников в черных одеждах, отделившись от войска, шагом вели тонконогих коней по каменистой тропе между холмами. Они и есть те фигурки, которыми высшие силы ведут свою неведомую игру, а прочее лишь нарисовано на ширме. Больше никто в султанском войске никогда не увидит ни этих всадников, ни их предводителя. Пустынные холмы, да кружащиеся над ними бурые коршуны, да покрытые желтой пылью узкие каменистые дороги умеют хранить свои секреты.

Однако вещий сон раскрывает и их…

Предводитель, человек с орлиным носом и бородой Пророка, в персидском шишаке и черной епанче, что-то прокричал своим спутникам, показывая на группу каменных строений близ вершины дальнего холма. Он пришпорил покрытую богатым чепраком лошадь, и за ней, без понукания ускорив аллюр, двинулись покрытые дорожной пылью лошади, несущие молчаливых всадников.

Лошади мотали головами и изредка пофыркивали, подбадриваемые редкими ударами пяток. Уже наступил полдень, когда их мерный шаг завершился у высокого глиняного дувала с дощатыми воротами на железных полосах.

Кавалькада остановилась. Кони, пряча головы в тень, помахивали нестрижеными хвостами.

Всадник в черном тюрбане вокруг шишака спрыгнул со стремени и постучал кулаком в толстые доски ворот. Спустя время раздался звук сдвигаемого засова, ворота приоткрылись, и в образовавшуюся щель выглянул испуганный рыжеволосый мальчик. Он, словно не веря самому себе, окинул взглядом пришельцев, проговорил что-то на незнакомом языке и опять скрылся за окованными створками. Только после этого раздававшиеся за дувалом удары молота по железу и сопение мехов стихли, а в воротах показался грузный немолодой мужчина, припорошенный углем и окалиной.

Он бесстрастно смотрел на уже спешившихся всадников.

Человек в черном бросил на него пристальный взгляд и спросил, не давая развиться неучтивой паузе:

– Здесь ли живет кузнец Ибрагим?

– Да, я демирджи Ибрагим, – ответил тот, оттирая руки прокопченной тряпкой.

– Демирджи Ибрагим по прозвищу Халиб?

– Да, и мой отец, да сохранит Аллах его светлую память, был прозван Халиб, то есть «одерживающий победу», и я, сын его, ношу то же прозвище.

– И ты, почтенный Ибрагим, как говорят многие люди, выделываешь самые лучшие клинки?

– Не знаю, делаю ли я самые лучшие клинки, и не знаю, о чем говорят иногда люди, но да, я делаю сабли, за которые мне не стыдно и которыми гордятся те, кто их носит.

– Тогда могу ли я воспользоваться твоим мастерством, почтенный Ибрагим? Выполнишь ли ты мой заказ?

– Те, кто едет сюда по этой дороге, знают, куда и зачем они едут. И я тоже знаю, зачем едут по этой дороге те, кто приезжает сюда. Проходи, и пусть спутники твои проходят.

Хозяин широко распахнул ворота и отошел в сторону. Путники завели лошадей во двор, где с тяжеленных кованых цепей рвались псы, рычание которых умолкло только после нескольких красноречивых щелчков арапника.

Хозяин и гости подошли к тенистому дереву, росшему у самой кузни, под которым лежало несколько колод. На них, видимо, в обычное время сидели домочадцы и работники. Халиб бросил молчаливый взгляд на рыжего подростка, стоявшего неподалеку, и тот мгновенно исчез. Возвратился он уже с закутанной в пестрое покрывало девочкой: в обеих руках они несли кувшины с холодной водой.

Гости утолили жажду и омыли руки, как положено правоверным. Только после этого они сели на колоды, теперь уже покрытые цветными узорчатыми ковриками, и разговор мог продолжаться.

Рыжий мальчишка выжал в поставленный перед гостями большой кувшин с водой лимон, девочка влила туда и размешала сладкий виноградный бекмес, принесла груду чистых глиняных кружек. Только сейчас гость в черном по-настоящему пригляделся к ним обоим. На девчонку особо смотреть было нечего: она была прикрыта так, как и подобает дочерям правоверных в присутствии чужаков. А вот парень…