Кентавр vs Сатир - [2]

Это была очень приятная неожиданность… И Обиду № 3, если задуматься, я заслужил меньше всего. Ведь я же не виноват, что человеку в этой ситуации захотелось так поступить?.. Надо сказать, что позднее Лена восстановила некоторую справедливость и с полным правом тоже может записать Стаса в свой донжуанский… донна-анновский список. Но при этом мне всегда приходилось хлопать его по попе. То есть более чем присутствовать на месте. В последний раз это было на нашей с Леной помолвке. Я затащил Стаса в душ. Мы открыли на стук и вопли Лены, которой тоже захотелось потрахаться. Всего за полчаса до этого я подарил невесте кольцо, и отказать ей теперь в этой маленькой прихоти было бы неудобно.

Может показаться, что наша жизнь вообще была легкомысленной и (или) развратной, но это не так. Прошло два года после того, как мы познакомились на поэтическом вечере — Лена представляла в качестве составителя сборник стихов сибирских студентов (книжка была зелёного цвета и называлась «Любви нехоженые тропы»), — а сексом мы ещё не занимались. Первое лето своей любви я провел, усмиряя плоть в археологичке. Я был уверен, что Лена хочет сохранить девственность до свадьбы. Она в свою очередь считала, что меня интересует литература, а не секс.

Вообще-то, примерно так оно и есть.

Детская газета

Говорят, у каждого в жизни была какая-нибудь суровая школа. Если это и не так, то я, например, совершенно точно могу вспомнить, где научился всему хорошему и всему плохому, что умею, — в редакции детской газеты. В пятнадцать я записался на курсы юных журналистов и напечатал первые заметки о вахтах детства и фестивалях дружбы. Стилистику несколько извиняет личность моего первого шефа и редактора публикаций. Звали его просто — Соков. До детской газеты и до развала СССР он был редактором «Молодежи Алтая», — считай, региональной номенклатурой. В общем-то, неумение писать и пьянство были его единственными недостатками, а в остальном он был гениален, потому что в газете можно было заниматься всем, чем угодно. Мы — как бы юные корреспонденты — и пользовались этим, приезжая в редакцию после уроков, а потом — после лекций.

Сначала Соков выбил под редакцию обычную двухкомнатную квартиру в панельной девятиэтажке, но когда соседи стали жаловаться, а штат расширяться, нас переселили в помещение заброшенного детского клуба. Это был подвал в жилом доме по улице Сибирской, сырой и облезлый, но зато просторный, с грудой старой мебели и душевой комнатой. Расклеивая на стенах после переезда постеры, обрывки обоев и газеты, я понял, что здесь будет если и не мой второй дом, то некий опорный пункт.

Практически так оно и произошло. Здесь я научился фотографировать, верстать газету, курить, заниматься сексом, писать стихи и заявки на гранты. Впрочем, большая часть этого — рутина, которая, конечно, составляет фундамент профессиональной (не говоря о личной) жизни, но ровным счётом никому не интересна. Позже я столкнулся и с более яркими персонажами, чем здесь. Если что-то и осталось от этих лет, в штате редакции и за штатом, так пара сюжетов.

Первой всплывает, конечно, всякая ерунда наподобие того, как я готовил газетный вкладыш про сексуальное воспитание и был — в обществе представительницы центра здоровья — похищен фрустрированными женщинами из местной православно-коммунистической организации. Нас продержали целый день на допросе, причём без капли воды, но мы так и не раскрыли тайну финансирования программы растления советской (так они говорили) молодежи. Но это тоже не сюжет, а так, будни. Классический сюжет выстраивается, например, вокруг моего восемнадцатилетия. Потому что, став совершеннолетним, я остро переживал свою старомодность. Особенно учитывая вкладыш про воспитание. Абсолютно все юные корреспонденты уже трахались друг с другом и на стороне, а я позорно топтался на месте.

Вопросы пола давно ставили меня в тупик. То есть я, наверное, с первого класса знал, что мне нравятся мужчины. Кое-какие скромные опыты подтверждали эту теорию — и даже пара нескромных. Но следовало ещё проверить, почему (и к чему) вся эта шумиха, мифотворчество и нездоровый интерес к теме «женщина и мужчина». Проблема была лишь одна: самолюбие или какая-то брезгливость — что-то не позволяло мне провести расследование с первой встречной. Однако стоило сформулировать в уме задачу — и на горизонте появилась Майя, девушка целомудренная и вместе с тем любознательная. Мы сразу поняли друг друга.

После неожиданного ухода на какую-то лучшую работу штатного верстальщика его место занял Ромка — он, как и остальные, крутился у редакционных компьютеров. Когда выход очередного номера срывался, Ромка просто сел, открыл пейджмейкер и стал делать газету. Сотрудники выпали в осадок и побежали покупать на всех пельмени — дело было вечером, кушать было нечего, а работы предвиделось много.

Отступление о Ромке понадобилось мне потому, что он застукал меня с Майей. Ромка жил на каких-то очень далеких задворках и иногда, после авралов, оставался ночевать в редакции. В таких случаях на пару сдвинутых столов кидались матрац, подушка и одеяло. И конечно, пропустив метро, он вернулся на работу именно в ту ночь, когда Майка решила подарить мне самое дорогое, что может подарить девушка мужчине, — вернулся, но осторожно прикрыл дверь и уехал к друзьям.