Кентавр vs Сатир - [17]

Так или иначе, я оказался способен терпеть дольше, чем он. Через месяц Тимка познакомился с неким пловцом и всё чаще испытывал по телефону мои нервы рассказами о его замечательной фигуре и прекрасных глазах. Как-то незаметно пловец переехал жить к Тимке.

По необъяснимым причинам мужчины разбегались от меня, — сначала мой зрелый и мудрый муж, потом юный и легкомысленный Тимыч… И тогда я — от скуки, отчаяния, недотраха или всего этого вместе, — подпустил и прикормил Якоба, славного немецкого мальчика с подоконника не менее славной обсерватории Эппендорф.

Известие о том, что Тимка, несмотря на свою новую любовную жизнь, намерен воспользоваться моим прежним обещанием и приехать на Рождество, Якоб воспринял философски: он собрал вещи и переехал ко мне, чтобы держать ситуацию под личным контролем. Мне предстояло провести самые дурацкие в моей жизни, полные хаоса и стресса, Рождество и Новый год.

Сюрпризы начались с первых минут. Юноши наотрез отказались пользоваться языком международного общения и объяснялись исключительно через меня: «Что ты ему сказал?» — «Я перевел, что он спросил, когда ты спросил, что он сказал…»

В пяти часовых зонах Тимку ждал верный пловец, но при виде того, как Якоб, мальчик с подоконника, берет меня на улице за руку, тесно прижимается в метро, шепчет какую-то ерунду, норовя прикусить мочку уха, в его глазах вспыхивали колючие искры. Рождённая в муках культурная программа летела к чертям. Тимка старательно подавлял зевки на выставках, и было неясно, вынесет ли он симфонический концерт. Якоб, со своей стороны, ныл, что нельзя же так много ходить пешком; и перекусывать надо не на ходу, а в каком-нибудь добропорядочном заведении, в крайнем случае — дома, чем-нибудь горячим с салатом и бокалом вина.

Первые два дня Тимка шарахался от людей, редко открывал рот и боялся потеряться в городе. Но, как известно, лучший способ научиться плавать — оказаться совершенно одному на середине реки. И когда на третий день нашего сосуществования мне понадобилось разобрать почту и написать несколько писем, Тимка был вытолкнут за дверь: «Ты идёшь гулять! Садишься на метро и едешь в Санкт-Георг. Там много книжных магазинов, ха-ха. И гей-баров. Раньше одиннадцати вечера не возвращайся!» Якоб отправился к маме с папой. (Золотые родители Якоба, конечно, достойны отдельного рассказа, если не романа. «Существует ли в России дискриминация по признаку сексуальной ориентации?» — первое, что спросили они у нас за рождественским столом.)

Надо сказать, что у брошенного на середине реки Тимки в этот вечер прорезался английский и исчез страх большого и чужого города. На мою больную голову. Потому что юношу сорвало с катушек. В самом воздухе Санкт-Георга витал запах секса. После российских гей-заведений со скучающими бледнолицыми вьюношами, изредка перемежаемыми кавказскими профилями и одухотворёнными мальчиками-пловцами, Тимка открыл для себя смуглых бразильских мачо, иссиня-чёрных выходцев из бывшей германской Восточной Африки и совсем светлых, почти прозрачных скандинавов, загорелых австралийских фермеров… и все, все они, разумеется, хотели познакомиться со стильным русским парнем… При этом Тим всё более открыто позволял себе и ревность к Якобу: «Что ты в нём нашёл? Он и трахаться не умеет…»

Вы наверняка хотите узнать, откуда такая осведомлённость в вопросах нашей с Якобом половой жизни. Всё очень просто. Она протекала в параллельном, но прозрачном для Тима потоке. Мальчик с подоконника очевидным образом наслаждался, демонстрируя близость парню, с которым у меня что-то было до него.

В прогулках рука об руку по городу не заключалось бы ничего особенного, но они перерастали в перманентный петтинг. Дома Якоб был виртуозен и сексуален, как никогда прежде. На секс в присутствии третьего лица он раскрутил меня в первый же вечер. Вначале третье лицо сидело в двух метрах от нас за компьютером и просматривало порнуху. Но, скосив через двадцать минут глаза в сторону, я обнаружил, что Тимка пялится в выключенный монитор. На экране прекрасно отражались мы с Якобом.

Якоб застонал, прогибаясь подо мной, и, глубоко дыша, рухнул на живот. Тимка побежал в душ.

Примерно то же самое повторилось и на второй день. С той разницей, что Якоб хотел принять перед сном ванну, а я собирался присоединиться к нему, разобрав постель. Тим со скучающим видом все ещё сидел перед выключенным монитором. Я зачем-то зашёл на кухню. Шагов не было слышно. Просто одна нетерпеливая рука обняла меня со спины и начала шарить по животу и груди, а другая крепко зажала рот — так, что я не мог прошептать или промычать: «Идиот, что ты делаешь…» Я оказался прижат к подоконнику — по телу разлилась резкая боль. Конечно, он уже насмотрелся и порно в компьютере, и порно в нашем с Якобом исполнении; всего несколько движений — не может отдышаться, стирает с лица выступившие капельки пота; целует — как будто крадёт этот кусочек нежности — меня в шею и уходит обратно к компьютеру.

Располагаясь в горячей ванне с Якобом, я размышлял о том, как хорошо бы произвести из двух человек одно совершенное существо. Мимолетная близость с Тимкой озадачила и напомнила, что, несмотря на всех мальчиков-пловцов и неприятие классической музыки, я схожу с ума от его запаха и фигуры. И пожалуй, прощу ему это фактическое изнасилование. Отношения с Якобом имели, если задуматься, основу интеллектуальную. Обязательств верности мы друг другу никогда не давали. Но как себя правильно вести, я не знал.