Кенозёры - [30]

Шрифт
Интервал

НЕ НАДО ГАДАТЬ, ЧТОБ ПОТОМ НЕ СТРАДАТЬ

На Рождество Христово и в Святочные дни многие, собираясь в компании, гадают на блюдце, вызывают духов, задают им всякие вопросы.

Моё отношение к этим гаданиям определилось в восьмидесятые годы. С тех пор сам не гадаю в Святочную ночь (и в другие дни и ночи). И не советую своим близким и знакомым заниматься этим сатанинским делом. Правда, я не ханжа, потому говорю в таких случаях настырным своим детям и внукам, их друзьям: «Хорошо, гадайте, раз вам так уж хочется. Только, ради Бога, никогда не спрашивайте у духа о своём будущем, о том, что ждёт ваших близких. Такими вопросами можно накаркать страшную беду».

В ту Рождественскую ночь при тусклом мерцании свечи вокруг фарфорового блюдца собрались дочь-школьница и её подружки. Я никогда не участвовал в таких забавах и был равнодушен к ним, считая это детской игрой. Но в тот раз почему-то согласился. Сегодня ничего не помню из тех вопросов и ответов, кроме двух, которые и не дают мне успокоения.

И вот блюдце показало, что отец мой проживёт на свете ещё шесть лет, а мать — три года. Я, конечно, ничему такому не поверил, не придал даже значения. Отец, трижды раненный на войне, сердечник, не раз вытащенный медиками с того света, по возрасту на восемь лет старше матери, по моим тогдашним понятиям, никак не мог её пережить — здоровую и сильную и никогда серьёзно не болевшую.

Но случилось именно так, как предсказало блюдце… Через три года не стало матери — она умерла от скоротечного рака. А ещё через три скончался отец.

Иногда мне кажется, что ранний уход родителей случился по моей вине, из-за тех неосторожных вопросов. Но на всё — воля Божья…


Мои внуки: Лиза, Алёша и Настя.

МОНОЛОГ ВЫПИВОХИ

Золотая цепочка

— Садись, садись, присаживайся то есть. Место не куплено. Что? Трубы горят? Да ты не стесняйся, пей своё пиво, будешь пи-пи мимо. Ты уж прости меня, я отроду такой разговорчивый. Особенно когда подшофе. Часы-то у тебя не золотые? Нет? А жаль. Что, не продаёшь? На хрена они мне. Случай мне вспомнился один, забавный.

Продавал я однажды на базаре золотую цепочку, тоже трубы горели. Слушаешь? Хорошо. Вот только хлебну ещё кружечку.

Прихожу я утром к корешу. С бодуна были оба, едреня-феня. Но это неважно. Денег — ни копья. Сидим, курим, соображаем. Тут меня осенило: у Николахи, другана-то моего, жена недавно ушла, разбежались они, как в море корабли. Но ведь что-то ценное от неё осталось. Не всё же барахло утащила. Поискали в шкафу да под диваном — хоть шаром покати. Бесполезно. Снова загоревали, едреня-феня. Вдруг Николаха очухался и говорит: «Была не была, оставила мне ещё покойница-мать золотую цепочку, на чёрный день. Просадим её за стольник. И лады! Не помирать же».

Сгрёб я ту цепочку и на базар рванул, на рынок. Сунулся туда-сюда. Никто не берёт. А уж там за стольник? Глаза делают шарами, мол, ворованная? Как будто все эти торгаши — ангелы во плоти. Едреня-феня! Дёргался, дёргался. Тут тётка одна стала прицениваться. Говорит, так и так, дам пятьдесят рубликов. У меня челюсть так и отвисла. Говорю ей: «Ведь проба есть, цепочка-то золотая!» Она губы скривила, как обкакала меня: тогда гуляй, господин-товарищ хороший!

Вернулся я к Николахе, объяснил ситуацию. Получил согласие — отдать за полтинник — и побежал обратно к толстомордой. Где наше не пропадало? А она закучевряжилась: «Больше сорока не дам!» Не стоит того цепочка. Я психанул и опять стал рыскать по рынку. А торгаши, курвы, как сговорились. Покумекал я своей больной башкой, думаю, ладно, отдам за тёткину цену. Подхожу к её лотку, она тряпками торговала. А мордастой и след простыл. На обед уплыла. Ждал её чуть не час. Наконец нарисовалась, ёкалэмэнэ. Заявляет: «Все деньги домой унесла, в портмоне только сорок три рубля двадцать пять копеек: хошь, бери, хошь, отваливай! К едрене-фене!»

Забрал я эти паршивые деньги — и в комок, тут же, рядом. Взял «шила», а что ещё на сорок рублей купишь?

Чем всё кончилось-то? Вот вопрос так вопрос! Оказались мы с Николахой вечером в психушке со связанными руками и ногами. За что? За ловлю акул без лицензии под городским фонтаном. Едреня-феня! Ёкалэмэнэ!

КАК ЛЕЧИЛСЯ ВАНЯ У ХИЛЕРА ХРИСТИАНА

Сидим как-то в баре: я и мой деревенский гость Ваня. И жалуется мне землячок, что жениться надумал, да девки все шарахаются от него, как черти от ладана. Двадцать лет парню, а лицо, как у старика, морщинистое и некрасивое, не лицо, а картофель прошлогодний.

— Да, паря, трудно жить без пистолета. Но есть выход из твоего безвыходного положения. Морщины-то подтянуть можно в клинике косметической, где старух и стариков омолаживают, а из таких, как ты, младенцев делают.

— Да ведь кучу денег надо на такую операцию! А где они у меня? — возразил Ваня.

Тут из-за соседнего столика интеллигентик в очках и модной кепочке нарисовался и к нам подсел.

— Зачем, — говорит, — идти в клинику? Я — Христиан Юбочкин, числюсь первым российским хилером, на Филиппинах учился. Любые операции без ножа делаю, вот этими пальчиками. И лицензии есть у меня, и дипломов — не сосчитать заграничных.

Перед нашими глазами этот неизвестно откуда появившийся очкарик потряс растрёпанным бумажным свитком.


Рекомендуем почитать
Некто Лукас

Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.


Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.


Из глубин памяти

В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.


Порог дома твоего

Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.


Цукерман освобожденный

«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.


Опасное знание

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.