Кенгуру в ночи - [8]

Любовь к халяве — наша национальная черта, и ничего с этим не поделаешь. Хотя иногда мне кажется, что этой страсти подвержены и другие народы, вероятно, в меньших количествах, но все-таки: как можно отказаться от того, что само плывет тебе в руки, да еще практически бесплатно?!

Так что нет ничего удивительного, что моя веселая и ненормальная семейка решила записаться в «Звездную Академию»: детям и пенсионерам скидки. Плюс комфортабельные номера. Плюс элитный пансионат вдалеке от цивилизации. Какой русский проигнорирует халяву, им самим же и оплаченную?! Домочадцы от нее откажутся только в одном случае — ради еще большей халявы.

Одного не понимаю: зачем родичам менять свою судьбу?! У них и так все прекрасно. Сколько себя помню, астрологией у нас увлекалась только Ольга. Она любой журнал открывает на страничке с гороскопом. Клара и дед — атеисты, каких еще поискать. Фима по складу характера и психологии — стопроцентный язычник, Соня — материалистка, как, впрочем, и близнецы. Спрашивается, на фига им магия друидов и гадание на картах Таро?! Плюс уникальные лечебные программы? Они, как стадо слонов, здоровы и упитанны. Хоть бы позвонили, предупредили, астрологи доморощенные!

Спокойствие, Эфа, только спокойствие, как завещал великий Карлсон. Я металась по дому в поисках правильного решения. Может, опять в милицию позвонить?

Правильное решение нашлось в холодильнике. После шоколадного торта и соленого огурца я поняла: надо ехать в Академию и разбираться с беглецами на месте, если, конечно, они там. В любом случае, когда найду, я им такой астральный макияж устрою, что потом месяц из дома носа не высунут, бодягу к синякам прикладывая. Ишь ты, к звездам потянуло. Через тернии. Тернии, надо полагать, это я. Ну-ну. Дайте только добраться до места назначения, никому мало не покажется. Я снова схватила рекламный буклет, чтобы узнать адрес, и в этот момент раздался телефонный звонок…

ГЛАВА 2

До шестнадцати лет он жил в большом стеклянном коконе. Окружающий мир казался безопасным, хоть и некрасивым: краски тусклые, запахи затхлые, люди неинтересные. Он всегда чувствовал себя лишним: дома, на улице, в детском саду. Терпеть не мог строгий распорядок дня, игры на свежем воздухе и своих сверстников.

— Что за странный ребенок? — жаловалась мать по вечерам. — В игрушки не играет, телевизор не смотрит, друзей и тех нет. Целый день сидит, уставившись в одну точку или книжки листает. Без картинок книжки. Ругаешь — молчит, хвалишь — опять молчит. Скажешь, что надо поесть — ест, скажешь идти спать — послушно идет спать. Ни слез, ни истерик, ни ласки от него не вижу. Робот, и все тут. Даже воспитатели жалуются: пассивный, замкнутый, молчаливый. Индифферентный, в общем. Видишь, даже слово мудреное выучила. Может, нам его к психиатру сводить?

— И что ты ему скажешь? — привычно возражал отец, правда, с каждым разом все более раздраженно. — Психиатру? Наш сын живет в своем мире. Кто ж виноват, что его мир намного лучше реального?! Может, он сказки про себя придумает. Может, он будущий Толкиен или, как там его, Ганс Христиан Андерсен, век мне русалочки не видать. И нечего демагогию разводить. Не понимаю я твоих претензий. Индифферентный он, видите ли. Что плохого в молчании и пассивности? Ребенок просто не хочет нас расстраивать по пустякам. Все соседи завидуют: не дерется, подарки не клянчит, деньги не ворует, старшим не грубит, в общем, золото, а не пацан.

— Золото, — мать опасливо понижала голос, вдруг любимое чадо услышит: — По мне, лучше бы он и деньги таскал, и дрался во дворе, чем так, как сейчас. Ни капризов, ни желаний, ни интереса. Ни-че-го! У него даже любимого блюда нет. Спрашиваю, хочешь мясо с картошкой? Отвечает — мне все равно. А манную кашу? И опять ему все равно. Ради шутки рыбьего жира предложила. Выпил и даже не поморщился. Не ладно что-то с ребенком, материнское сердце не обманешь.

— Материнское сердце! — с этого места отец всегда заводился. — Тоже мне, выдумала! Ты сына только через полгода после рождения признала, а до этого я тетешкался. Единственно, что грудью не кормил. Чуть с работы тогда не уволили. Утром гулял, как с собакой. Днем всегда заезжал, чтобы помыть и переодеть. Вечером опять гулял, купал и кормил, пока ты в своей душе ковырялась. Забыла? Или тебе напомнить, как ты его от себя отталкивала в роддоме — мол, не люблю и все тут.

— У меня была депрессия! — оправдывалась мать, виновато пряча глаза.

— Занятное объяснение: ты уже шесть с лишним лет на любую мою просьбу отвечаешь депрессией. Даже квартиру толком убрать не можешь — депрессия. Интересно, чем ты в мое отсутствие занимаешься, домохозяйка ты наша?

Мать срывалась и плакала:

— А ты? На своей работе? Денег нет, жизни нет, ничего нет. Ну, что ты лыбишься? Опять по бабам пошел?

— Пока нет, — издевался отец, — Разве от тебя такой красивой и что самое главное — такой темпераментной уйдешь? Нет, конечно. Тем более, у меня всегда наготове пара журнальчиков и привычные руки. Вот только беда — ты часами в ванне плещешься. Так что по бабам я не хожу — решаю свои половые вопросы дома. Но как знать? Возможно… — и тут же обрывал себя: — Все, закрыли тему! Нормальный парень у нас растет, и точка.