Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь - [189]

"Ничто, — говаривал он, — так не вредит молодому парламентскому деятелю, как излишняя пылкость мнений. Избегайте этого. Всегда допускайте, что многое можно сказать в пользу и той и другой стороны. Если вожди вашей партии вдруг решатся на сильные меры, вы можете пойти с ними или против них, смотря по тому, что для вас удобнее".

— Итак, — сказал Майверс, развалясь на диване и докуривая вторую сигару (он никогда не позволял себе выкурить более двух), — итак, мы, кажется, окончательно решили, какого направления вам следует держаться в сегодняшней речи. Это очень важный момент.

— Верно. В первый раз прения начнутся так поздно, что мне придется говорить не раньше десяти часов. Это само по себе для меня большой шаг вперед. А ведь я должен отвечать министру; к счастью, это человек туповатый. Как вы думаете, могу я отважиться на шутку или по крайней мере на каламбур?

— На его счет? Ни в коем случае! Хотя должность и принуждает его ввести рассматриваемую меру, он вовсе не стоял за нее при обсуждении в кабинете, и, хотя, как вы говорите, он туповат, именно такая тупость необходима для составления каждого порядочного министерства. Шутить над ним! Имейте в виду, благонамеренная тупость не любит шуток — на свой счет. Честолюбец, воспользуйтесь этим случаем! Критикуйте мероприятие так, чтобы приобрести его расположение: для этого наговорите ему комплиментов. Однако довольно о политике. Никогда не следует много думать о том, что уже решено. От этого можно впасть в слишком серьезный тон и сболтнуть лишнее. Итак, Кенелм вернулся?

— Да. Я услышал эту новость от Трэверса, которого встретил вчера у Уайта. У Трэверса побывал сэр Питер.

— Трэверс все еще покровительствует вашему сватовству?

— Мне кажется, что больше чем когда-либо. Успех в парламенте производит большое впечатление на человека, имеющего успех в свете и уважающего мнение клубов. Вчера вечером он был необыкновенно любезен со мной. Между нами, я думаю, он немного опасается, как бы Кенелм все еще не оказался моим соперником. Я понял из вырвавшегося у него намека, что у него с сэром Питером был не совсем приятный разговор.

— Но почему Трэверс вдруг почувствовал нерасположение к бедному Кенелму? Он прежде относился к нему довольно хорошо.

— Да, но не как к зятю, даже тогда, когда я еще не мог попасть в зятья. А когда Кенелм приехал в Эксмондем в то время, как там гостили Трэверсы, и вероятно, от леди Чиллингли — Трэверс узнал, что Кенелм влюбился и хочет жениться на какой-то другой девушке, а еще более, когда он узнал, что после отказа этой девушки Кенелм путешествовал за границей в обществе какого-то пьяного и буйного сына кузнеца, — вы можете себе представить, как неприятна такому изящному и умному человеку, как Леопольд Трэверс, стала мысль отдать свою дочь подобному зятю. Ба, Кенелма я не боюсь! Кстати, что сэр Питер говорит о здоровье Кенелма? Совсем ли он поправился? Полтора года назад он был при смерти, и врачи вызвали в Лондон сэра Питера и леди Чиллингли.

— Милейший Гордон, боюсь, у вас нет никаких шансов получить в наследство Эксмондем. Сэр Питер говорит, что его странствующий Геркулес стал крепче прежнего, ровнее характером, молчаливее и серьезнее, словом — менее странным. Но когда вы говорите, что не боитесь соперничества Кенелма, вы подразумеваете только Сесилию Трэверс?

— Я не боюсь его соперничества ни в этом и ни в чем ином. А Эксмондем он может оставить кому хочет, и я имею основание думать, что он никогда не оставит его мне. Вернее всего имение достанется пастору Джону или сыну пастора, а то, пожалуй, и вам! Я. часто думаю, что для целей, которые я перед собой ставлю, мне лучше вовсе не иметь земли: земля — большое осложнение.

— В этом есть доля правды. Однако нежелание владеть землей и боязнь всяких осложнений, кажется, не мешают вам ухаживать за Сесилией Трэверс?

— Ее отец, по всей вероятности, проживет до тех пор, пока я не перейду на почетный отдых в верхнюю палату, а мне не хотелось бы быть безземельным пэром.

— Вы правы, но должен вам сказать, что теперь, когда Кенелм возвратился, сэр Питер жаждет, чтобы его сын стал вашим соперником.

— В отношении Сесилии?

— Может быть, но главное — в отношении парламентской репутации. Старший представитель графства намерен выйти в отставку, и сэра Питера уговаривают, чтобы он разрешил объявить его сына кандидатом. Судя по слухам, ему обеспечен успех.

— Как! Несмотря на ту удивительную речь, которую он произнес в день совершеннолетия?

— Пустяки! Теперь в ней видят просто вышучивание новых идей и заодно тех печатных органов, которые их распространяют, включая «Лондонец». Но, если Кенелм пройдет в палату, он будет не на вашей стороне и, если я не преувеличиваю его способностей, такого соперника презирать нельзя. Помешать ему может только один недостаток, которого в наше время было бы довольно, чтобы сделать его неспособным к общественной деятельности.

— Какой же это недостаток?

— Измена крови Чиллингли. В наш век в Англии непременно надо иметь холодную кровь Чиллингли. Я боюсь, что если Кенелм заберет себе в голову какие-нибудь политические отвлеченности — пусть это будет любовь к родине, что ли, или иная старомодная фантазия, — я боюсь, очень боюсь, что он примется за дело с большим рвением.