Келе - [19]
Что же они затевают? Чувик сказал, что если люди до сих пор его не трогали, то теперь, мол, и не тронут…
Тогда зачем они притащили его сюда, почему не позволили ему улететь и скрыться в камышах?
И тут аист вдруг осознал, что ему и не долететь бы до камышей. От пережитых потрясений мысли его окончательно спутались. Сейчас ему казалось, что все недавние события на самом деле произошли очень давно. Да и в камыши ему больше не хотелось. Его терзал нестерпимый голод, но желание умереть прошло. Если человек или Вахур осмелятся к нему прикоснуться… Аист угрожающе выпрямился.
Но у людей, похоже, и в мыслях не было опять хватать его за крылья. И Вахур виляла хвостом в высшей степени дружелюбно.
И аист снова расслабился и закрыл глаза.
— Ну что ж, Берти, — сказал Янош Смородина, — оставим его в покое. Пусть в себя приходит и сил набирается. Пойдем отсюда, Жучка!
Аист остался один. Он не ощущал ни жара, ни озноба, и йод больше не жег рану. Зу — крупные, блестящие мухи-мертвоеды — отыскали было аиста и на новом месте, но, покружив над раненым крылом, улетели ни с чем: детенышей нигде не было видно, а оттуда, где мухи прежде отложили свои личинки, разило отвратительным, едким запахом. Не поверив собственным глазам, мухи возвратились еще раз, прихватив родичей на подмогу, но вынуждены были удалиться, и на этот раз окончательно. От аиста не укрылось, что Зу пребывают в полнейшей растерянности, он только не мог взять в толк, отчего бы это. Он осмотрел больное крыло; белые личинки, прежде кишевшие в ране, куда-то исчезли, и открытие это приятно поразило его. Он неожиданно для себя подумал о человеке. Может быть, и вправду человек хочет вылечить его? Если бы только не голод, который безжалостными когтями терзал его внутренности! Он подтачивает остатки и без того слабых сил…
А в кухне в это время происходил следующий разговор:
— Пока все у нас идет как по маслу, — заметил Янош Смородина. — Только вот чем мы его кормить будем?
— И вправду! — спохватился Берти. — Что аисты едят?
— Куриные потроха… — начал было старый Смородина, сам стесняясь своего легкомыслия, но верный Берти тут же поспешил ему на выручку:
— Агнеш можно будет сказать, что цыпленок захворал, мол, вот и пришлось его прирезать.
И когда Агнеш явилась в очередной раз, принеся аккуратно залатанные штаны Берти, один из петухов бездыханный лежал на столе, закончив свои счеты с жизнью.
— Господи, что это с ним стряслось? — всплеснула руками служанка.
— Ума не приложу! Дернулся разок, бедняга, и свалился замертно. Ну, думаю, пока не околел, надобно его прирезать, — пояснил Берти.
— Матерь божия, уж не мор ли какой на них напал?.. — запричитала Агнеш. — Неужто вы падаль эту есть собираетесь?
— Бедному да вору — всякая одежа впору, — елейным тоном добавил Смородина. — Не пропадать же добру.
— Мне бы нипочем и такусенького кусочка в рот не взять! — брезгливо заметила Агнеш, а выпотрошив петуха, решительно заявила:
— И дух от него несвежий идет…
— Только потроха не выбрасывайте, Агнеш…
Крестьянка в недоумении подняла голову.
— Можно аисту скормить, — как бы ненароком обронил Янош Смородина и с притворным вниманием уставился в окно.
— Кому скормить?
— Да аисту. Берти изловчился и поймал его. Крыло мы ему подлечили, и теперь он у нас в сарае обретается.
— Хороши оба — в доме такая новость, а они мне даже словом не обмолвятся! — Агнеш наспех обтерла руки и торопливо прошлепала к сараю, а за нею, перемигиваясь, как два сообщника, Янош Смородина и Берти.
— Надо же… и впрямь аиста споймали! — Агнеш отказывалась верить своим глазам.
— Еще бы, Берти набросился на него, как тигр!
Берти смущенно кашлянул.
— Та-ак… И петушок аккурат сегодня околеть удумал? — воинственно подбоченилась крестьянка.
Берти кашлянул еще более смущенно.
— Хорошо бы завтра принести от мясника каких отходов… может, рубец найдется…
— Принесу, знамо дело. А то с вас станется всю птицу в хозяйстве перерезать… мор, вишь, напал!..
Янош Смородина был настолько поглощен своей трубкой, что словно и не понял смысла ее слов.
— Зачем предполагать сразу самое худое? Может, съел чего петушок…
— Ладно, чего уж там! — махнула рукой Агнеш. — Принесу поесть вашему аисту, уж больно пригожая птица! Да и огромная какая! А все же никак не поверить, что и дите поднять осилит… хотя у него эвона какой клюв громаднющий! С моим Пиштой и повитуха насилу управилась.
— И верно, Пишта и сейчас — парень здоровенный! — поддакнул Берти, и довольная мать так и расплылась от похвалы.
— Здоровенный, что твой бык! — И Агнеш опять повернулась к аисту, начисто позабыв о подозрительных обстоятельствах гибели злосчастного петуха. — Уж и не знаю, кто это выдумал, будто аист детей приносит… Ну, а поесть ему я спроворю!
Аист неподвижно застыл в углу и даже не шелохнулся, когда Агнеш высыпала перед ним на пол сарая мелко нарезанные куриные кишки и потроха.
— Ишь ты, видать, мы ему не угодили!
— Непривычный он к такой пище, — предположил Янош Смородина. — А может, не по нраву ему, что мы тут стоим да на него таращимся. Останется один, глядишь, и склюет помаленьку.
Но аист не притронулся к еде, даже оставшись в одиночестве. Во всяком случае он не торопился набрасываться на приманку, хотя и не сводил глаз с лакомых кусочков… Мелко нарезанные кишки напоминали ужей, с той только разницей, что не шевелились.
