Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния - [16]

Надо сказать, что такие мысли Адама бредом не назовешь. Со студенческой скамьи античность стала для него роковой женщиной, за которой он бегал по пятам, ухаживал, восхищался, заламывая руки, советовал восхищаться другим, ради которой снес бы униженье, позор, но на которую никогда не смог бы взглянуть с плотским, материальным интересом. И с годами эта неразделенная любовь только крепла, потому что, как ни сравнивал Адам древний мир с любым другим, хоть с тем, в котором жил сам, везде видел только деградацию — умственную, нравственную, политическую и социально-экономическую. Но в свою правоту он уверовал лишь после того, как взял энциклопедию и выписал имена людей, которые, по его мнению, сделали что-нибудь новое и полезное для человечества, выписал и сам удивился: половину списка заняли древние греки. Помех своей затее в Сворске он не видел, а мнение, будто в истории отдельные явления то зарождаются, то умирают навсегда, считал ошибочным. Раз возникнув, думал он, явление будет преследовать человечество до конца человечества. Ведь процесс исторического развития — это кастрюля, в которой варится куриный суп, а явления суть пятна жира, выплавившегося из курицы. Они то расплываются по поверхности, заставляя другие сжиматься в точку, то уходят на дно, чтобы побулькать с картошкой, набраться сил и вынырнуть, отвоевывая с пылу, с жару место под крышкой.

Потакая своим фантазиям, Сусанин от размышлений решил перейти к поступкам и для разминки кинуть пару пробных камней в сворский застой. Начну с Домсовета, решил Адам, перестрою его в античный самоуправляющийся полис и со второй попытки, наконец, добьюсь того, чего не дотянул в типографии, и отпраздную первую победу. Правда, дело это трудное — вон, какие могучие плечи у Сплю и пенсионеров, вон как крепко держат они Домсовет — не ухватишься. Но ведь и я приду отнимать его не одиноким Гераклом. Я окружу себя преданными сподвижниками и учениками, которые, может, и мало знают о красоте античности, зато нынешние уродства у них перед глазами.

«Да, помощники мне нужны, — еще раз подумал Сусанин, — иначе я застряну на полпути, как в прошлый раз».. И в сподвижники занес скрывающегося от тюрьмы ван дер Югина; сворского оракула, а в миру сторожа типографии Семенова; районную поэтессу Соню Кавелькину, которую Куриляпов заставлял печататься в «Зеркале» под псевдонимом Кавельки Сониной; и погибавшего прямо на глазах режиссера Миши Путаника, а из учеников выбрал Марину и Ивана, но после некоторых раздумий добавил Бутылки и Любку Чертоватую. Обоих — под вопросом.

Для задуманного переворота друзья Сусанина годились только в общих чертах, потому что по одному выставляли неудобные черты характера. Семенов, например, который, по замыслу Адама, должен был устранять субъективные препятствия на пути превращения жизни в сказку, предпочитал обещать и беседовать с массами, но не действовать. Югин, наоборот, с тех пор, как отрастил молочные зубы, вооружился и готов был без лишних слов пульнуть в кого угодно. Кавелька же воспитала себя так, что рассуждала только о шести цветах любви, да еще могла доставать языком до носа. Путаник всем показывал седину в висках и заплатки на коленях, хотя его сверстникам жены давно штопали брюки на заду. Достоинствами Любки были наглость и влюбчивость, а недостатком — высокий уровень жизни. Иван был озлоблен, Марина была ребенком, а Бутылки — алкашом. Но Ивана извиняла внутренняя порядочность, Марину — доброта, а слесаря — редкая трезвость, сопряженная с ущемленным чувством вины перед обществом.

Дабы заразить сподвижников и кандидатов в ученики своей верой и составить заговор, Сусанин пригласил их в пятницу после работы на кружку пива. Ужасным показалось ему такое совпадение с рождением фашизма, но ничем другим, подходящим, Сворск не располагал.

Пивная «Незабудка» занимала нижний этаж бывшего дома градоначальника. Выше располагалось общество собаководов-любителей, которое узнал бы каждый по плакату, висевшему между окон:

НЕ ПОКУПАЙТЕ У ЧАСТНЫХ ЛИЦ

ЗАВЕДОМО НЕПОЛНОЦЕННЫХ СОБАК!

Тут же имелся и рисунок такой заведомо неполноценной псины, похожей на крысу и перечеркнутой двумя траурными полосами. Плакат символизировал победу собачьей аристократии над бездомным демосом.

Фасад градоначальнического дома был сделан на манер древнегреческого храма и потому имел подобие портика, в котором колонны заменяли обнаженные коры. Чтобы не смущать эстетические чувства граждан новой страны, во времена «культурной революции» девушек заложили по самую шею кирпичом, и они стали похожи на переодевающихся купальщиц, каждая в своей кабинке, которым вдруг скомандовали: «Руки вверх!». Сходство усугублялось тем, что через ладонь второй слева коры какой-то ухарь с обезьяньими хватками перекинул шефские трусы в синий горошек. На одной из «кабинок» была процарапана гвоздем надпись: «Здесь стоит голая баба». Имелись и другие надписи, по-спартански — краткие, по-абдерски — идиотские. Под портиком паслась бабушка и торговала мировыми листами. Она делала из них букетики и полоскала в лежавшей у ног луже, добиваясь свежести товара: «Мужчины, купите хозяйкам». Случалось, она мастерила и венки по спецзаказу Сусанина, когда Адам устраивал в пивной пивные игры (кто с двадцати шагов закинет пятачок в кружку) и победителя увенчивал лавром.