Казнить нельзя помиловать - [28]

Я вызываю огонь на себя:

- А вам не кажется, В. В., что вы позорите газету, собирая подобные бумажки? Как же после этого к корреспондентам пионеры относиться будут? Это - во-первых. А, во-вторых, два часа это не прогул, прогулом считается когда не менее четырех часов. И вы это отлично знаете.

- Вот так, да?..

Всё же Вале влепили устный выговор...

19 июля 1988 г. Планерка затянулась. Машинистка всего одна, другая болеет. Груда материалов срочных - в номер. Машинистка же по приказу Огурца печатает его рукопись "побасок" про рыбалку для издательства - в двух экземплярах, без единой опечатки. Я дежурю: придется сидеть сегодня до полночи..."

Читая записи, Карамазов всё полнее узнавал Фирсова и, одновременно, многое узнавал о Клушине. Парень этот определенно ему нравился.

- Да-а-а... - посочувствовал Карамазов, возвращая книжечку, - жилось вам здесь весело... А я, если откровенно, думал, что в редакциях все друг с другом стихами общаются...

Он засмеялся и неожиданно спросил:

- Александр, а как ты к выпивке относишься?

Журналист удивленно на следователя воззрился, но, видимо, дружеское "ты" и тон расположили его к откровенности.

- Это - вопрос или предложение?

- Ха-ха!.. Пока - вопрос...

- Вообще-то в общество трезвости не вступал и вступать пока не собираюсь.

- А как к этому относился редактор?

- Тут у него - пунктик: сам вступил и на нас давил, заставлял вступать. В молодости, еще до этого дурацкого указа 85-го года, ох и попортил я ему кровушки. Я, когда понял, что он меня одурачил с квартирой, махнул на всё рукой и начал жить беспечно. А тогда, кстати, все в редакции, кроме него, на работе пили. Так вот, Фирсова больше всего поражало и бесило, что я не скрываюсь. Другие ребята клюкнут и-с глаз долой или зажуют чем-нибудь, а я считал унизительным скрываться. Выпил так выпил! Тем более, что норму все мы знали, границ не переходили. Умора просто... Заходишь, бывало, после обеда к нему в кабинет по делу. Он начинает носом водить и посматривать подозрительно. Потом заволнуется, засуетится, примется книги на столе перекладывать.

- Александр Александрович, мне кажется, вы нарушили трудовую дисциплину...

- Никакой, - отвечаю, - дисциплины я не нарушал, а выпил за обедом бутылку пива. Если в буфете продают пиво, почему его нельзя пить?

А у нас, и правда, тогда в столовой Дома печати спокойно пиво продавали. И вот тут Фирсов багровел, начинал сопеть и хрипеть:

- Вот так, да? Вот так, да? Да как вы посмели после этого в кабинет редактора зайти?

Его почему-то вот это особенно и возмущало, что я не скрываюсь и не боюсь его...

Но в последнее время я посерьезнел, и время изменилось - поводов уже ему не давал. Самое интересное, я знаю мужиков, которые с ним учились в институте и раньше знали, говорят, он веселее был, в компании от стакана не отказывался. Да и сейчас слухи ходят о каких-то рыбалках с попойками, оргиями...

Впрочем, это уже в его стиле - слухи, сплетни собирать. Ну его к шутам собачьим!

- Скажите, -  следователь,  опять  переходя почему-то на "вы", длинно посмотрел Клушину в глаза, - а у вас лично никогда не возникала мысль убить Фирсова?

- Вот это интересно! - слегка оторопел журналист. - Это вы каждого, с кем разговариваете, подозреваете?.. А впрочем, вы знаете... Вы знаете, если по правде, то была такая мысль. Да, да! Иногда, бывало, до того, он меня своей тупостью и подловатостью взбесит, что вот бегаю по своей конуре, кулаки сжимаю, сердце колотится... Думаю: эх, войти бы сейчас да стулом его по длинной голове или из пистолета - бах! бах!..

Клушин разгорячился, проговорил всё это нервно, как-то вглядываясь внутрь себя, видимо, все это представляя въяве. Потом взглянул на старшего лейтенанта, расслабился, усмехнулся.

- Фантазии... Я в своей жизни даже курицы не убил, это во-первых. А во-вторых, никогда бы не стал о такое дерьмо руки пачкать. Тем более, когда узнал, что он еще и с девочками баловался. Какая мразь! Я даже рад, что его убили...

- Ну, тут ты, Саша, не прав, - поморщился Карамазов. - Смерти никому желать нельзя...

- Может, вы и правы, но мне кажется, что из-за таких вот фарисеев, рвущихся и прорывающихся к власти, мы все и тонем в болоте...

* * *

Карамазов пошел почти через весь город пешком в управление.

Центральная улица Баранова - Советская - бурлила и кипела. На всех остановках собрались толпы отупевших от трудового дня горожан. Они терпеливо и не очень ждали автобусы и троллейбусы, с криками и толкотней втискивались в них, вдыхая концентрированные пары пота и перегаров, тряслись несколько остановок, чтобы сэкономить для чего-то несколько жалких минут. Для чего? Куда торопятся? Почему не живут?..

Особенно Карамазова удивляли дородные женщины и оплывшие жиром мужчины. Им бы, оторвав зады от своих служебных кресел и стульев, пройтись пешком по такой чудесной погоде, размяться, но нет - рвутся в железные коробки на колесах, вальяжно расщеперившись, покачиваются в легковушках.

Однажды Карамазов, будучи слегка подшофе, шел по Коммунистической улице. Из кондитерского магазина вывалились две тетехи в пуленепробиваемых атласных бюстгальтерах, просвечивающих сквозь кофты, закосолапили рядом с ним и, с хрустом развернув по шоколадке, принялись смачно хрупать. Родион Федорович не выдержал и с возмущением упрекнул: