Казнь - [30]
– Что все нити у вас в руках, что вы заняты установкою фактов – и тогда…
– Так, так, – закивал следователь, – отлично! Так пишут историю! – сказал он и позвонил. – Иван Кочетов здесь? – спросил он сторожа.
– Полчаса уже сидит.
– Веди его!
В комнате появился Иван; он был одет франтовато в парусиновую тройку; цепь с брелоками висела на его жилете, и среди брелоков выделялся огромный костяной череп.
Он угрюмо поклонился и остановился в выжидательной позе, отставив ногу и слегка наклонив голову.
– Подойдите ближе! – сказал Казаринов. Иван нехотя сделал два шага. – Вы Иван Кочетов?
– Я самый!
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь!
– Вы давно служите у Деруновых?
– Десять лет, еще барин поженившись не были.
– Ну – с, отлично! Теперь что вы можете сказать про своего покойного барина? Охарактеризовать его? Что, он добрый был барин, ласковый? – Казаринов поправил на носу очки с синими стеклами.
Тот помялся, потом решительно шагнул к столу, заложив руки за спину, и сказал:
– Хочу одно заявить, что убийца мне доподлинно известен!
Даже Лапа поднял голову и взглянул на Ивана, а Казаринов откинулся к спинке кресла от неожиданности и некоторое время смотрел растерянно. Но следователь не должен ничему удивляться, и Казаринов поспешил принять невозмутимый вид.
– Вы знаете убийцу? – сказал он. – Кто же это?
Иван переступил с ноги на ногу.
– А не кто другой, как господин Долинин Николай Петрович! Потому как они…
Казаринов выразительно взглянул на Лапу, но Лапа сидел опустив глаза; Казаринов кивнул Ивану, и тот, откашлявшись, продолжал:
– Потому нам доподлинно известно, что они, Николай Петрович, допрежь нашего барина любили нашу барыню, а она их. И как они вернулись, то очень серчали. И потом, как наш барин узнал про нашу барыню, то сейчас велел нашей барыне, чтобы им отказ, значит, от дому. Я и письмо носил.
– То есть Дерунов отказал от дому Долинину?
– Так точно, я и письмо носил!
– Ну – с, и потом…
– И сейчас на другой день Николай Петрович к нам не в себе прибежали; барина дома не было, они к барыне и там очень кричали, а потом назад в забытьи…
– Что значит – в забытьи?..
– Вне себя, – пояснил Иван, – бегут это, руками машут и без шляпы по солнцу. Я им вслед смотрю, а они с нашим барином встретились и кулаком на него…
Иван замолчал.
– Ну? – спросил следователь.
– А вечером барина и убили…
Следователь нахмурился.
– Почему же вы думаете, что это он?
– Кто же еще? Я наверное могу сказать, что они. Потому ненависть и, опять, по любви…
– Ну, а знать‑то вы ничего больше не знаете?
Иван обиделся.
– За руки нашего барина не держал, когда они его убивали, – ответил он, – чего еще надо! Я сказал, чтобы, значит, совесть очистить, а там ваше дело.
Он сделал движение, собираясь уйти.
– Подождите в коридоре немного. Я вас еще спрошу, – сказал следователь и позвонил.
Иван развязно поклонился и вышел.
– Ну, Алексей Дмитриевич, что вы скажете? Есть основания? – произнес следователь, обращаясь к Лапе.
– А? Что?
– Я говорю, недаром я подозревал этого столичного франта?
– Врет все, – сказал Лапа.
Казаринов откинулся к спинке стула.
– Позвольте, к чему это вранье? Какая выгода?
– Не знаю…
Следователь пожал плечами. В дверь заглянул сторож.
– Чего тебе?
– Господин какой‑то, – сказал сторож, – желает видеть. Говорит, очень нужно.
– Что ему? Как фамилия? – недовольно спросил следователь.
– Вот дал, – сторож подал следователю карточку.
– Захаров, – прочел следователь и вопросительно взглянул на Лапу. Услышав фамилию, Лапа моментально проснулся.
– Примите! – сказал он торопливо. Следователь с удивлением взглянул на своего письмоводителя.
– Проси! – приказал он сторожу.
Сторож скрылся, и на его место явился Захаров. Измученное лицо его с темными кругами под глазами было серьезно и покойно. Он приветственно кивнул головою и, подойдя к столу Казаринова, спросил его:
– Вы следователь, который занят убийством Дерунова?
Казаринов пытливо глядел на него и молча кивнул в ответ.
– Тогда арестуйте меня. Я убийца! – выпалил Захаров и, опустившись на стул, стал вытирать вдруг вспотевшее лицо.
Лапа, словно в ответ на свои мысли, несколько раз покачал головою, а Казаринов сперва выпрямился, потом согнулся, словно на пружинной спирали, потом стал в смущении протирать стекла и, наконец, сказал растерянно:
– Как же… вы?..
– Я ходил в полицию, да пристава не было; я к вам, чтобы скорее, – ответил нехотя Захаров.
– Но как же это вы?
– Убил‑то?.. Ручкой револьвера. В голову!
Захаров сделал жест. Следователь вздрогнул.
– В висок?
– В висок!
– Алексей Дмитриевич! – окликнул Казаринов, но Лапа уже быстро писал. Казаринов оправился. На лице его даже мелькнула улыбка, и, поправив очки, он очень вежливо предложил Захарову папиросу, сказал, что с его стороны очень благородно облегчить задачи правосудия, и стал предлагать вопросы. Захаров отвечал четко и ясно.
Он вышел из дому и взял револьвер с намерением убить Дерунова. Перед этим он очень волновался. Встретив Дерунова…
– Где?
– Где? Известно, на улице! – недовольный, что его перебили, ответил Захаров.
Следователь поспешил его задобрить.
– Простите! Совершенно верно! Вероятно, подле конторы нотариуса?
В русской дореволюционной литературе детективного жанра были свои Шерлоки Холмсы и Эркюли Пуаро. Один из них — частный сыщик Патмосов, созданный писателем Андреем Ефимовичем Зариным (1862–1929). В этой книге — рассказы, в которых Патмосов расследует убийство с множеством подозреваемых («Четвертый»), загадочное исчезновение человека («Пропавший артельщик»), а также раскрывает шайку карточных шулеров («Потеря чести»).
Фантастическая история о том, как переодетый черт посетил игорный дом в Петербурге, а также о невероятной удаче бедного художника Виталина.Повесть «Карточный мир» принадлежит перу А. Зарина (1862-1929) — известного в свое время прозаика и журналиста, автора многочисленных бытовых, исторических и детективных романов.
Действие рассказа происходит в начале века. Перед читателем проходит череда подозреваемых, многие из которых были врагами убитого. События в рассказе развиваются так, что одно преступление, как по цепочке, тянет за собой другое. Но нетерпеливого читателя в конце рассказа ждет необычная развязка. Главное действующее лицо рассказа – это талантливый и бесхитростный сыщик Патмосов Алексей Романович, который мастерски расследует невероятно запутанные дела. Прототипом этому персонажу, видимо, послужил светило петербургского сыска – знаменитый Путилин.
Андрей Ефимович Зарин (1862 — 1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: `Северный богатырь` — о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско — шведской войны, и `Живой мертвец` — посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.
Русская фантастическая проза Серебряного века все еще остается terra incognita — белым пятном на литературной карте. Немало замечательных произведений как видных, так и менее именитых авторов до сих пор похоронены на страницах книг и журналов конца XIX — первых десятилетий XX столетия. Зачастую они неизвестны даже специалистам, не говоря уже о широком круге читателей. Этот богатейший и интереснейший пласт литературы Серебряного века по-прежнему пребывает в незаслуженном забвении. Антология «Фантастика Серебряного века» призвана восполнить создавшийся пробел.
Во второй том исторической серии включены романы, повествующие о бурных событиях середины XVII века. Раскол церкви, народные восстания, воссоединение Украины с Россией, война с Польшей — вот основные вехи правления царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим. О них рассказывается в произведениях дореволюционных писателей А. Зарина, Вс. Соловьева и в романе К. Г. Шильдкрета, незаслуженно забытого писателя советского периода.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)