Казнь Шерлока Холмса - [7]

— Вы считаете нас самозванцами, мистер Холмс. Однако никто другой не имеет большего права требовать от вас расплаты. Чарльз Огастес Милвертон, которого вы убили, был моим старшим братом. Я Генри Кайюс Милвертон, и вы при желании могли бы узнать о моем существовании. Прошу вас, не отрицайте вашего преступления. Серебряный револьвер двадцать второго калибра найден, и не к чему играть в детские забавы, сличая отпечатки пальцев на его рукояти с теми, которые вы столь любезно, хотя и ненамеренно, оставили на некоторых предметах.

Холмс цеплялся за ощущение реальности этого голоса. Возможно, он приписал его Генри Кайюсу Милвертону во сне? Нет, инстинкт сыщика подсказывал, что фразы действительно были произнесены, но утонули в скополаминовом мороке. Холмс мысленно попытался отвернуться от слепящего света и рассмотреть то, что находилось позади лампы. Тут человек, назвавшийся братом убитого, заговорил снова, представляя второго «судью»:

— Мой коллега капитан Джеймс Кэлхун, которого вы объявили главарем банды убийц из штата Джорджия, не сгинул в морской пучине вопреки вашему предположению. Вы так решили, когда после сильнейшего шторма посреди океана был найден ахтерштевень [4] его судна. Вам не хватило проницательности, какой вы похваляетесь перед всем миром. Иначе вы догадались бы незамедлительно, что обломок с буквами «О. З.» был специально сброшен на воду. «Одинокая звезда», которую ожидали в Саванне, три недели спустя приплыла в Баию, переименованная в «Алькантару». Чтобы обмануть вас, мистер Холмс, потребовалась всего лишь пара мазков краски.

— Вы много мните о себе, Холмс, — протянул толстяк, оказавшийся Кэлхуном. — Но с тех пор как вы взялись за мое дело, за вами следили. Вы были под наблюдением, даже когда изучали судовые журналы и ллойдовские страховые досье в Лондоне.

Генри Милвертон усмехнулся колкому замечанию Кэлхуна и вновь продолжил свою речь:

— Среди нас нет полковника Джеймса Мориарти: его задержали дела, связанные с фамильными ценностями. Это довольно необычно, но он носит то же первое имя, что и его брат-профессор, одиннадцать лет назад сброшенный вами в пучину Рейхенбахского водопада. Немало времени прошло с тех пор, как вы полагаете? Но вам, мистер Холмс, наверняка известна старая итальянская пословица «Месть — это блюдо, которое подают холодным». Прежде чем ваша история придет к печальному завершению, полковник Мориарти призовет вас к ответу за смерть брата, и вы не сможете избежать расплаты. — Милвертон издал сочный смешок, радуясь собственному остроумию. — Или вспомним случай с греческим переводчиком. Вы поверили газетной вырезке, где сообщалось, будто Гарольд Латимер и Уилсон Кемп, которых вы разыскивали как убийц, зарезали друг друга в вагоне поезда недалеко от Будапешта. Однако не стоит, мистер Холмс, верить всему, что пишут в газетах. Этих и других джентльменов пригласят полюбоваться, как вы будете плясать с петлей на шее в последние полчаса вашей жизни.

— Тот самый Латимер, — мягко сказал мой друг, — негодяй, истязавший брата девушки, на которой обещал жениться, и в итоге убивший несчастного с целью отнять у него фамильное состояние.

— Это всего лишь ваши слова, мистер Холмс.

Во сне он не ответил на замечание «судьи». Мысли великого сыщика были далеко. Сосредоточившись на обстановке «зала заседания», он с усилием, вызывавшим почти физическую боль, пытался уловить смутно припоминаемые детали. Несмотря на свет, бивший прямо в глаза, Холмс заключил, что место действия представляет собой не обычную комнату, а сводчатое помещение, где сходятся четыре вымощенных камнем коридора и каждый из них венчает готическая арка. Ничто во тьме этих переходов не подсказывало ему, находится ли он в Англии или на континенте, в уединенной крепости или в большом городе. По крупицам Холмс восстанавливал в памяти убранство зала, и следующим утром, когда он проснулся, основной клубок был уже распутан. Ключом к разгадке послужило имя Генри Кайюса Милвертона, которое мой друг беззвучно повторял, боясь утратить его в следующем сновидении.

На протяжении нескольких дней в перерывах между «слушаниями дела» Холмса держали взаперти. Камера, последнее его прибежище перед казнью, напоминала тоннель с голыми белеными стенами и сводчатым кирпичным потолком, поддерживаемым металлическими балками. За изголовьем кровати располагалась маленькая открытая ниша с водопроводным краном, тазом и сточным отверстием. День и ночь за Холмсом следили приставленные Милвертоном надзиратели.

Меблировка была убогой: приподнятое над полом дюймов на девять узкое деревянное ложе с тонким матрасом, грубым тюремным одеялом и холщовой подушкой; поставленные рядом столик и стул с прямой спинкой — их убирали на ночь из боязни, что узник воспользуется ими для побега. В другом углу стояли стол со стулом для надзирателя. Свет проникал сюда через два маленьких окна с матовыми рифлеными стеклами и мелкими железными решетками. Пол был выложен блестящими красными плитами. Еду Холмсу приносили уже нарезанной и подавали на белой оловянной тарелке без приборов: тюремщики опасались давать ему нож — вдруг заключенный вздумает сбежать или свести счеты с жизнью до назначенной даты.