Казнь Шерлока Холмса - [67]

— Вы отрицаете сходство?

— О нет! — поспешил ответить Холмс. — Оно очевидно, и даже чересчур. Я ставлю под сомнение вовсе не его, а авторство последней записки. Кроме почерка, следует обращать внимание еще и на стиль. Первые два послания, подписанные и признанные Гардинером, довольно неуклюжи и безграмотны. Он не мастер эпистолярного жанра, и это бросается в глаза. Посмотрите, например, сюда: «Я осторожно сообщил ей неприятную новость. Она сказала что знает, что это ложь, и что я не должен беспокоиться». Далее следует предложение длиной в одиннадцать строк, но, как и предыдущее, без намека на пунктуацию, до освоения которой у обвиняемого так и не дошли руки. А записка, автором которой предположительно является убийца, написана четко и уверенно. Вряд ли этот человек сказал бы вместо «их» «ихний», как иной раз делает Гардинер. Это мелочь, но она довольно существенна.

— Сомневаюсь, — буркнул Лестрейд.

— В самом деле? — Холмс поднес фотографии поближе к свету фонаря. — Тогда позвольте помочь вам в сличении почерков. Автор последнего письма очень усердно заменяет строчные «п» и «з» прописными. В трех предложениях он повысил буквы шесть раз. В первом же из посланий, подписанных Гардинером, восемнадцать строк и заглавная «З» встречается единожды, в то время как «П» — ни разу, хотя слов, начинающихся с этой буквы, предостаточно. А во втором письме, состоящем из тридцати шести с половиной строчек, вовсе нет ошибок такого рода.

— И о чем же, мистер Холмс, это свидетельствует? — спросил Лестрейд с нескрываемым скептицизмом.

— Сей факт говорит о том, мой дорогой друг, что кто-то заметил странную особенность гардинеровской манеры письма и воспроизвел ее с излишним усердием. Теперь посмотрим на само начертание букв. Последнее письмо написано рукой, умело копирующей почерк обвиняемого, только гораздо более ровно и аккуратно. Многие из тех, кто промышляет подделкой чеков, оказались бы за решеткой, если бы наши банковские служащие знали: человек не может дважды вывести свое имя совершенно одинаково. Абсолютное сходство двух подписей означает, что одна из них — тщательно изготовленная фальшивка.

— И какой же вывод вы хотите сделать, мистер Холмс?

— Очевидно, Лестрейд, что письмо, в котором жертве назначается встреча, намеренно написано чужим почерком, только более четким, нежели у Гардинера. Да и стиль не такой небрежный. Кроме того, обратите внимание на конверт.

Инспектор медленно прочитал:

— «Мисс Харсент, Провиденс-хаус, Пизенхолл, Саксмандем».

— Вот! — торжествующе воскликнул Холмс. — На штемпеле стоит: «Йоксфорд». Именно к йоксфордскому округу и относится деревушка Пизенхолл. Судя по отметкам на конверте, письмо бросили в ящик напротив почтовой конторы Харрена, что на главной улице, а оттуда его забрал почтальон. Добавлять к адресу «Саксмандем» было ни к чему. Эта станция действительно самая крупная поблизости, и ее следовало бы указать, если бы послание отправляли из Ипсвича. Но в данном случае давать такой адрес столь же бессмысленно, как писать «Лондон, Англия» на конверте, пересылаемом с одной столичной улицы на другую. Уильям Гардинер, живущий в Пизенхолле не первый год, не направил бы письмо, адресованное соседке, в Саксмандем.

— Если только он не пытался скрыть свои истинные намерения, — заметил Лестрейд.

— Если только он не старался привлечь к себе внимание, — рассмеялся Холмс. — Хочешь запутать следы — поезжай в Саксмандем и отправляй письмо оттуда. Это было бы логично. В общем, сегодня днем, по приезде, я был готов признать Гардинера убийцей. Однако с вашей помощью, мой дорогой друг, к вечеру я понял: его вина практически полностью исключается.

Этот пассаж задел инспектора за живое, и он раздраженно выпалил:

— Как угодно, Холмс, только времени у меня мало! Не сочтите, что я злоупотребляю вашим гостеприимством, но желательно обсудить алиби Гардинера сразу после ужина. Факты нам известны, а дополнительное расследование едва ли потребуется. Я не могу поселиться в Ипсвиче навечно.

— Боже мой, Лестрейд! Вы же провели здесь всего несколько часов!

Дорогой все молчали, что нисколько меня не удивило. Двор «Белой лошади», куда привез нас кеб, обступали деревянные и кирпичные постройки. В старом приземистом здании гостиницы царило оживление, вызванное прибытием барристеров на выездное заседание суда, которое должно было состояться в зале графства. В подобные дни «Белая лошадь» становилась местом сбора адвокатской братии, но мистер Уайлд отказался от ужина с коллегами и предпочел нашу компанию. Когда мы вчетвером сели за стол в обшитой панелями столовой, лед, как говорится, начал таять. По молчаливому соглашению во время трапезы мы не касались вопросов, над решением которых нам предстояло биться добрых полночи.

4

По обыкновению, Холмс заказал для нас спальни с общей гостиной. Он, Лестрейд, мистер Уайлд и я удобно расположились в креслах вокруг столика с графином виски, кувшином горячей воды и нарезанным лимоном.

— Итак, приступим, — сказал Холмс, обводя нас взглядом. — Факты, в которых не приходится сомневаться, просты и немногочисленны. Тридцать первого мая Роуз Харсент получает послание без подписи: любовник просит женщину поставить зажженную свечу на чердачное окошко ее каморки в Провиденс-хаусе в десять часов вечера, а в двенадцать обещает прийти. Написано ли это письмо рукой Гардинера, остается под вопросом.