Казино «Бон Шанс» - [21]

— Минуту.

По-видимому, там положили трубку на стол и медсестра куда-то отошла. Послышались неясные голоса, и сердце Меркулова сжалось в нехорошем предчувствии. Отчего они там так долго не отвечают? Перепутали фамилии всех больных на свете или им каждую ночь привозят людей по фамилии Юри, и теперь никак нельзя отыскать того, о ком он спрашивает?

— Алло? — голос медработницы был сух и официален. — Как, вы говорите, его фамилия: Юри? Ояр Янович Юри? Я правильно поняла?

— Да-да, — почему-то заторопился Петр. — Как он?

— Кто вы ему будете?

— Приятель. Он гостил у меня, когда это случилось.

— Дело в том, что ваш приятель скончался, — равнодушно сообщила медсестра.

— Как это? — ошарашенно переспросил Меркулов. Юри больше нет? Еще несколько часов назад он сидел здесь, за этим столом, щурил лукавые голубые глаза, ерничал, сердился, шутил, а теперь его больше нет?

— Обширный инфаркт, не успели даже поднять в реанимацию. Вы обещали привезти его документы?

— Да, — тускло подтвердил Петр. — Я привезу.

— Когда? — деловым тоном допытывалась медсестра.

— Через полчаса…

Меркулов положил трубку и обхватил голову руками — в висках толчками начала пульсировать боль, на глаза навернулись слезы. Оказывается, как легко было жить все эти годы, зная, что Ояр есть, что он где-то ходит по земле, целует женщин, гладит по голове детей, лезет очертя голову в авантюры… А теперь его нет, и словно что-то невозвратно ушло вместе с ним, будто он забрал его из квартиры. Да что там из квартиры, из жизни самого Петра!

Вот так всегда и бывает: нежданно-негаданно. У человека вообще два самых главных дня в его бытии — день появления на свет божий и день, когда он его покидает навсегда, чтобы уже более никогда не вернуться. Древние не зря говорили: самое определенное в жизни — это смерть, и самое неопределенное — ее день и час! Уезжая на скорой, похожий на задиристого подростка, одетый в голубую рубашку с приевите на шее и серые шерстяные брюки, Ояр еще не знал, что сегодня, с ноля часов, уже начался безжалостный отсчет того, второго по значению, а может быть, и самого главного дня в его жизни…

Теперь он никогда уже не наденет оставленные у Меркулова ботинки, не накинет на плечи свою кожанку, не сядет за руль старых сереньких «жигулей». И никогда не поинтересуется, что сталось с теми вещами, которые он оставил на хранение давнему приятелю. Никогда!

Петр сгреб в кучку документы Ояра, не глядя сунул их в карман и вышел в прихожую — надо ехать в больницу…

На своем обычном месте во дворе больницы Анзор припарковался, когда с неба во всю уже летела мерзкая снежная колкая крупа. Открыв перчаточное отделение, киллер вынул тюбик дорогой женской помады и, придирчиво разглядывая себя в зеркальце автомобиля, слегка мазнул им по шее — так, чтобы не слишком бросалось в глаза, но и можно было заметить. Чуть растер помаду пальцем и спрятал тюбик. Потом вынул флакончик духов и капнул на свитер. Пожалуй, хватит, перебарщивать тоже нельзя.

Закрыв машину, он постоял несколько минут около дверей морга, давая выветриться и прижиться к нему запаху духов, потом спустился вниз.

Степаныч был занят делом. Водрузив на мясистый нос очки, он старательно выводил на бирке имя нового покойника, поминутно сверяясь с бумажкой.

— Натрахался? — поднял он глаза на вошедшего Анзора. — Несет от тебя бабским духом аж за версту. Помаду на шее сотри, герой-любовник!

Анзор незаметно сунул старому санитару в карман халата конверт — мзду за молчание — и поинтересовался:

— Свеженький?

— Ага, как раз аккурат сегодняшний, — солидно кивнул Степаныч, не забыв проверить, положили ли ему в карман обычный конверт. — Фамилия чудная: Юри. Я им наверх звоню, может, говорю, ошибочка вышла, Юрьев он? А они нет, твердят, все верно. Латыш, стало быть. Теперича иностранец! Во, Юри Ояр Янович. От инфаркта помер бедняга.

— Юри? — Анзор заглянул через плечо Степаныча. — Все правильно.

— Где правильно? — Степаныч наскучался в одиночестве и теперь был рад поговорить. — Какая же правильность? Во-первых, молодой еще помирать, а во-вторых, какой из его иностранец? Вся жизнь не туда повернулась! Вон снег идет, зима скоро. И каждый раз она для нас, как нападение Гитлера, неожиданность! А снег-то, обрати внимание, никто не убирает. Зато про порядок говорят. Разве же это порядок? Вот при Сталине, тогда да, порядок был. А теперь? Тот же снег, тот же дворник, а порядку нет!

— Мне позвонить надо, — не слушая его, сказал уже успевший надеть халат Анзор.

— Чего же, звони, — буркнул Степаныч. И, обмакнув перо в баночку с фиолетовыми чернилами, старательно вывел на бирке: — Ояр…

Анзор прошел в угол, где на тумбочке стоял старенький, допотопный телефонный аппарат, и, набрав номер, прикрыл трубку рукой, чтобы его слова не долетали до любопытного напарника:

— Они потеряли его! Юри умер от инфаркта. Сегодня ночью, в нашей больнице…

Вообще, телефоны в эту ночь работали с повышенной нагрузкой. Десятки, если не сотни, людей тыкали пальцами в кнопки набора или вертели телефонные диски.

— Дерьмо все ваши службы безопасности, — летел по проводам закрытой связи рассерженный начальственный бас. — Дерьмо! Дармоеды. Насажали, понимаешь, бывших генералов и полковников, получают они баксы да еще пенсию, жируют лучше, чем на службе, а задницу от стула оторвать лень?! Там ничего не умели толком сделать, теперь здесь то же самое? Где ОНА? Где, я вас спрашиваю?!.