Каждый сам себе дурак - [78]

Однако повезло и им. Позже я увидел, как они дружно обступили какого-то разорившегося банкирчика, размахивали руками, своими брошюрами, грязными рукавами, пытаясь выцыганить у бедняги хоть что-нибудь. Все это зануднейшее мероприятьице наскучило мне за очень короткий отрезок времени. Я подгреб к Нийолке и спросил, неужели типа здесь основное мероприятие и это все присутствующие? Может, еще где мероприятия Конгресса в здании?

— Остальные познают невыносимую легкость бытия чуть ниже, — серьезно ответила Нийола и слегка кивнула головой.

Я аккуратно поднялся и отправился в нижний бар. Надо отметить, что она меня не околпачила. Уже неплохо. Как оказалось, из общего количества людей, находившихся в тот день в ЦДЛ, в баре было девяносто пять процентов. Это я так на глаз прикинул. А Нийола, кстати, так и осталась в зале шнягу выслушивать. Потом я спросил у нее, чего она там наслушалась за одиннадцать часов.

— О! Говорили много, красиво, очень искусно. Но я все равно ничего толком не поняла.

Из варева бара навстречу мне выплыла незнакомая девка и жадно, но как-то судорожно затараторила:

— Где выход? Где выход? Где выход?

— Вали туда, — махнул я рукой. — Там тебе все объяснят.

В баре было много убогих придурочных поэтов. Мое внимание с ходу привлек один скрюченный доходяжка в очечках, который хищно метался от столика к столику, в зависимости оттого, где ему больше позволяли клюв промочить на халяву.

— Алмазное Крыло Русской Поэзии, — скромно представлялся он незнакомым людям. — Вот было Возрождение, был Серебряный век. Теперь новая эпоха. Алмазное Крыло… Алмазное Крыло… — продолжал он представляться. — Нет, не индейская кличка.

Я выбрал столик, где уже находился Роман, а рожи были потрезвее, и деликатно прикорнул с краешка. Конечно, я особо не задумываясь, присоединился ко всеобщему высвобождению животных инстинктов с помощью всевозможнейших алкогольных напитков. Я как раз накануне, как дурак, пытался листать книжку Юрия Нагибина, в которой почти все место пьяным дебошам в ЦДЛ и уделялось. Помню, я что-то ляпнул по этому поводу, а девки за столом прокомментировали:

— Это каким гражданским мужеством надо было обладать Нагибину, чтобы честно написать, что всю жизнь, в сущности, был форменной мерзятиной.

Вступился, очнувшись, Роман.

— Идиотки! — промычал он презрительно.

— Изумительно! — оторвалась от вина еще одна девка.

— Наливайте! — прорычал еще кто-то.

Однако, несмотря на конкретную залитость алкашкой, Роман еще мог что-то мычать. И он не придумал ничего лучше, как попросить сочинить для его той самой Тотальной Картины какое-нибудь очередное громкое название.

— В чем композиция? — поинтересовался я.

— Глобально обо всем! Ну, там я, жена, вся моя жизнь.

— Да? — хмыкнул я. — О тебе и о жене твоей Миле, говоришь? Тогда «Вонючий Ублюдок на Омерзительной Гадине», — так предложил я ему искренне.

— Нет, так не пойдет, она, конечно, омерзительная, но пока человеческая особь… — следующие минут пятнадцать он посвятил тому, что, прихлебывая, бурчал себе под нос.

— Так, «Июльское утро» было у этого… — я не расслышал какой-то меткой характеристики. — «То июльское утро» было у итальянца. А может, «Еще то июльское утро»? А? Нет… «Село»? Нет… «Дезинфекция»? Нет… «Синяя печень симпатии»? Нет…

Между тем я подметил, что в большой зал слушать дальнейшую бодягу возвращаться явно никто не собирался. Однако вновь прибывающим на конгресс уже негде было сидеть. Все это живое месиво кричало и заливалось по самые обода. За соседним столиком два мужика с неприятной внешностью и с бородками вначале вели себя более-менее адекватно, а позже, после второй бутылки, стали рьяно спорить о новом реализме и преодоленном постмодернизме. Я прислушался к крикам и мату. Еще почему-то обрадовался и подумал, что если они перегрызут друг дружке глотки, то всем от этого будет большая польза и выгода.

Тут бахнула музыка, кто-то что-то объявил, и все взбудораженно повскакивали. Это было приглашение на торжественный обед. Оказывается, все из-за бесплатной хавки сюда только и приперлись. Они бросились через дорогу, в арендованный кабачок. Бросились весьма быстро, расталкивая конкурентов и с ходу переругиваясь, занимали очередь к кормушкам. Как в хлеву.

По их словам, обед был весьма неплохой и, видимо, сильно контрастировал с тем, чем они обычно питались.

Особенно первое. Однако, что меня задело, многие сразу после обеда и смылись. Даже не попрощались! Получив реальные подтверждения того, что многие повелись на жратву, я тут же решил для себя, что отсижу конгресс на полную катушку. Я же не такое дерьмо, как эти пидоры.

Но некоторые все же вернулись на Конгресс и с новыми силами налегли на все то, что щедро предлагалось к приобретению в баре. Разговоры перешли уже на какой-то конкретнейший бред, и чтобы не слушать бесполезную болтовню, я почехлил на обратку в большой зал, может, там что изменилось, и теперь, может, можно прямо на практике прикоснуться к доброму, разумному и вечному. Зря, впрочем, надеялся.

В холле я присек Гришу на курс младше из Академии, он с обеда как раз возвращался. И хотел было уже подойти, да меня опередили. Вот незадача! К нему подскочила целая группа журналистов с камерами там различными, микрофонами всякими разными. И тараторят: