Каждый любит как умеет - [10]

– Что я?

– Ты меня научишь?

Некоторое время они молчали. Потом Толя сел в постели и уставился на светлеющее пятно окна. Близился рассвет.

– Рассердился? – спросила она. – А мне что делать? Говорю же – я не умею.

– Ладно, – прошептал он. Взглянул на дверь. Запора на двери не было – и в этот миг он впервые пожалел об этом.

Губы сестры оказались мягкие, шелковистые, чуть соленые. Волосы пахли сладко и знакомо – они мыли головы одним и тем же шампунем. Страх быстро прошел. Лена тоже перестала бояться. Тут не оказалось ничего страшного. Она только старалась отодвинуть подальше неприятное слово «брат». Это слово все портило, превращало в детскую игру.

В комнате стало совсем светло. На улице оглушительно каркали вороны. Резко зазвонил будильнику родителей. Подростки вздрогнули. Они лежали, обнявшись и переводя дыхание. Губы у Лены распухли – она целовалась жадно и неумело.

– Иди к себе, – шепнула она.

Толя бесшумно выбрался, из-под одеяла и на цыпочках прокрался в свою постель. Вскоре по коридору прошаркали тапки матери. На кухне зашумела вода, с шумом зажглась газовая колонка, загремел чайник, опускаемый на плиту. Начиналось самое обычное утро.

С тех пор днем они старались поменьше быть вместе. Даже взглядами не встречались. Порознь приходили из школы. В разное время готовили уроки. Мать даже заметила, что между детьми будто черная кошка пробежала. Она пыталась выяснить причину, но ничего не добилась, и решила, что дети просто растут. Зато ночью, заслышав за стенкой родительский храп, Толя перебирался в постель к сестре. Они лежали обнявшись, умело и жадно целовались, стягивали с себя пижамы, с упоением гладили и изучали друг друга. Не было ни страха, ни смущения – ведь они родные, свои. Лене удалось убедить брата, что в этом нет ничего постыдного. А он был в восторге. Восхитительная ночная игрушка – живая, теплая, безотказная – всегда была рядом. Она была своя. Она была – сестра. Но последней грани они еще не переступали. Это не удалось бы превратить в игру. Пришлось бы действовать всерьез.

Закончив школу – обычную и художественную, Толя поступил в училище декоративно-прикладного искусства. Он мечтал делать мозаики и витражи. Лена больше интересовалась техникой, компьютерами. В их маленькой комнатке уже не хватало места, здесь стояло два рабочих стола. И папа Юра принял историческое решение. Он копил деньги, чтобы обменять квартиру на большую, с доплатой. Возил из Польши шмотки и парфюмерию, торговал в Столешниковом переулке, позже в Лужниках. И как-то после очередной удачной поездки он подозвал сына:

– Держи ключи. Я снял в соседнем доме однокомнатную, совсем дешево, по знакомству. Будешь там жить.

Мать пришла в ужас:

– Он будет водить туда девиц из своего училища! Я их видела – сплошная богема!

Но папа Юра был тверд:

– Пора и девицам появляться. Ничего страшного! Ты бы лучше подумала, как дети в одной комнате спят!

Лена слышала этот разговор, и ее передернуло. Неужели они узнали?! Но оказалось, что папа Юра имел в виду только тесноту. А девиц из училища Лена не боялась. Она знала, что все последние три года брат принадлежит ей одной. Ей даже казалось, что он побаивается глядеть на других девушек.

Как-то само собой вышло, что брат с сестрой стали жить на новой квартире вместе. По крайней мере, днем. Лена находилась там под тем предлогом, что она готовит, стирает и убирается. Спать она возвращалась в родительскую квартиру. Мать была довольна – отношения у детей снова наладились. Толе исполнилось шестнадцать. Он должен был получать паспорт. Отец прописал его в квартиру бабушки – чтобы в будущем не потерять ту жилплощадь. У брата и сестры в паспортах значились разные места прописки. Документы были выданы в разных районах Москвы. У них были разные фамилии и разные отчества. Они были совершенно друг на друга не похожи. Об – их родстве мог узнать только тот, кто взглянул бы на свидетельства о рождении и прочел имя их матери.

Они везде появлялись вместе. У Лены друзей не было, зато у Толи они водились в избытке. В компаниях он всегда представлял ее: «Лена». И не добавлял к этому – «моя сестра». Толя смело обнимал ее при всех, танцевал с ней, следил, чтобы девушка не напилась – у Лены была к этому некоторая склонность. Ни одной девушке и в голову не приходило кокетничать с ним – ведь сразу были видно, как этот парень влюблен в свою рыжую спутницу.

На этой съемной квартире они сломали последний барьер, разделявший их. Никто не храпел за стеной. Дверь была закрыта на два замка. Когда все было кончено, Лена встала и молча отправилась в ванную. Там она застирала испачканное кровью постельное белье. Накинула халат, развесила простыни на балконе. Она действовала хладнокровно, как опытная женщина. Толя следил за ней с каким-то пришибленным видом.

– Слушай, у нас крыша поехала, – сказал он наконец. – Кажется, за это судят…

Но как всегда, сестра переубедила его. Никто за это не судит. Никто и не узнает! Главное – забыть о том, что они родственники. Ведь всем все равно.

– Мы даже пожениться можем, – высказала она свою давнюю мысль.

Толя даже отшатнулся. Видно было, что об этом он даже и не думал. Но Лена сунула ему под нос паспорта. Убеждала, сравнивала, объясняла, даже слегка припугнула: